Психологические типы. К.Юнг

Введение

Платон и Аристотель! Это не только две системы, но и типы двух различных че­ловеческих натур, которые, с незапамятных времен облаченные в разные одеяния, более или менее враждебны одна другой. Они ожесточенно состязаются с начала Средних веков и до нашего времени, и эта борьба составляет существеннейшее со­держание церковной истории первых времен. Какие бы имена ни выставляла ис­тория, речь идет всегда только о Платоне и Аристотеле. Натуры мечтательные, ми­стические, платоновские из тайников своей души создают христианские идеи и соответствующие им символы. Натуры практические, приводящие все в порядок, аристотелевские созидают из этих идей и символов прочную систему, догматику и культ. Католическая церковь, наконец, замыкает в себе обе натуры, из которых од­ни создают себе крепость из клира, а другие — из монашества, однако все время продолжают воевать друг с другом.

В моей практической врачебной практике с нервнобольными я уже давно за­метил, что помимо многих индивидуальных различий человеческой психики су­ществует также типическое развитие, и прежде всего два резко различных типа, названных мной типом интроверсии и типом экстраверсии.

Рассматривая течение человеческой жизни, мы видим, что судьбы одного обусловливаются преимущественно объектами его интересов, в то время как судьбы другого — прежде всего его собственной внутренней жизнью, его субъек­том. Но так как все мы в известной степени отклоняемся в ту или иную сторону, то мы естественным образом расположены понимать всё в смысле только наше­го собственного типа.

Я с самого же начала упоминаю об этом обстоятельстве, чтобы предотвра­тить возможные недоразумения. Разумеется, это обстоятельство значительно затрудняет попытку общего описания типов. Мне следует рассчитывать на большое расположение моего читателя, если я желаю, чтобы меня правильно поняли. Было бы относительно просто, если бы каждый читатель знал, к какой категории он сам принадлежит. Но нередко очень трудно решить, относится ли кто-нибудь к тому или другому типу, особенно если вопрос идет о самом себе. Суждения о собственной личности всегда чрезвычайно неясны. Эти субъек­тивные помрачения суждения особенно часты потому, что каждому выражен­ному типу присуща особая тенденция к компенсации односторонности его типа, тенденция, которая биологически целесообразна, так как она стремится удер­жать душевное равновесие. Благодаря компенсации возникают вторичные ха­рактеры или типы, которые представляют чрезвычайно трудно поддающийся разгадке образ; последнее является тем более трудным, что сами мы склонны вообще отрицать существование типов и признавать одни только индивидуаль­ные различия.

Мне приходится упомянуть об этих трудностях, чтобы оправдать известную особенность моего дальнейшего изложения: могло бы казаться, что наиболее простым путем было бы описать два конкретных случая и, расчленив их, поста­вить их друг подле друга. Но каждый человек обладает обоими механизмами, экстраверсией и интроверсией, и только относительный перевес того или друго­го определяет тип. Нужно поэтому наложить сильную ретушь, чтобы придать картине необходимую рельефность, что уже ведет к более или менее невинному подлогу. К этому нужно прибавить, что психологическая реакция человека до то­го сложный предмет, что при моих способностях изложения мне едва ли удастся в полной мере дать абсолютно правильную картину ее. Поэтому я необходимей­шим образом должен ограничиться изложением начал, которые я абстрагировал из подробных отдельных наблюдений. При этом дело идет не о дедукции a priori, как это могло бы казаться, а о дедуктивном изложении эмпирически приобре­тенных взглядов. Эти взгляды, как я надеюсь, послужат для некоторого разъяс­нения дилеммы, которая не только в аналитической психологии, но и в других областях науки и особенно в личных отношениях между людьми вела и все еще ведет к недоразумениям и раздорам. Отсюда выясняется, почему существование двух различных типов есть собственно уже давно известный факт, который в той или другой форме отмечался то знатоком людей, то мучительной рефлексией мыслителя или представителя, например интуиции Гете, как всеобъемлющий принцип систолы и диастолы. Термины и понятия, под которыми понимался ме­ханизм интроверсии и экстраверсии, очень различны и всегда приспособлены к точке зрения индивидуального наблюдателя. Несмотря на различие формулиро­вок, всегда замечается общее в основном понимании, а именно движение инте­реса по направлению к объекту в одном случае и движение интереса от объекта к субъекту и к его собственным психическим процессам в другом случае. В пер­вом случае объект действует на тенденции субъекта как магнит, он притягивает их и в значительной мере обусловливает субъект; он даже настолько отчуждает субъект от него самого, так изменяет его качества в смысле приравнения к объ­екту, что можно подумать, будто объект имеет большее и в конечном счете реша­ющее значение для субъекта, будто полное подчинение субъекта объекту являет­ся в известной мере абсолютным предопределением и особым смыслом жизни судьбы. Во втором случае, наоборот, субъект является и остается центром всех интересов. Можно сказать, что получается впечатление, будто вся жизненная энергия направлена в сторону субъекта и поэтому всегда препятствует тому, что­бы объект приобрел какое бы то ни было влияние на субъект. Кажется, будто энергия уходит от объекта, будто субъект есть магнит, который хочет притянуть к себе объект.

Трудно охарактеризовать это противоположное поведение по отношению к объекту легко понятным, ясным образом, и существует большая опасность прийти к совершенно парадоксальным формулировкам, которые ведут скорее к путанице, нежели к ясности. Наиболее обще интровертированную точку зрения можно было бы обозначить как такую, которая при всех обстоятельствах стара­ется личность и субъективное психологическое явление поставить выше объек­та и объективного явления или по крайней мере утвердить их по отношению к объекту. Эта установка придает поэтому большую ценность субъекту, чем объек­ту. Соответственно этому объект всегда находится на более низком уровне ценности, он имеет второстепенное значение, он иногда является только внешним объективным знаком субъективного содержания, как бы воплощением идеи, причем, однако, существенным является именно идея; либо же он является предметом эмоции, причем, однако, самое главное — это эмоциональное пере­живание, а не объект в его реальной индивидуальности. Экстравертированная точка зрения, наоборот, ставит субъект ниже объекта, причем объекту принадле­жит преобладающая ценность. Субъект пользуется всегда второстепенным зна­чением, субъективное явление кажется иногда только мешающим и ненужным придатком к объективно происходящему. Ясно, что психология, исходящая из этих противоположных точек зрения, должна распасться на две совершенно раз­личные ориентировки. Одна рассматривает все под углом зрения своего понима­ния, а другая — под углом зрения объективно происходящего.

Эти противоположные установки являются прежде всего только противопо­ложными механизмами: диастолическое движение по направлению к объекту и восприятие объекта, систолическое концентрирование и отделение энергии от воспринятого объекта. Каждый человек обладает обоими механизмами, как вы­ражением своего природного жизненного ритма, который Гёте, конечно, не слу­чайно обозначил физиологическими понятиями, характеризующими деятель­ность сердца. Ритмическая смена обеих форм психической деятельности долж­ны была бы соответствовать нормальному течению жизни. Сложные внешние условия, при которых мы живем, и, быть может, еще более сложные условия нашего индивидуального психического предрасположения редко, однако, до­пускают совершенно не нарушенное течение психической деятельности. Внешние обстоятельства и внутреннее предрасположение очень часто благо­приятствуют одному механизму и ограничивают и ставят препятствия друго­му. Отсюда естественно происходит перевес одного механизма. Если это со­стояние каким-нибудь образом становится хроническим, то вследствие этого и возникает тип, т. е. привычная установка, в которой один механизм постоянно господствует, не будучи в состоянии, конечно, полностью подавить другой, так как он необходимо принадлежит к психической деятельности жизни. Поэтому никогда не может существовать чистый тип в том смысле, что он полностью вла­деет одним механизмом при полной атрофии другого. Типическая установка все­гда означает только относительный перевес одного механизма.

Констатированием интроверсии и экстраверсии впервые дана была возмож­ность различать две обширные группы психологических индивидуумов. Но все- таки эти группировки такого поверхностного и общего свойства, что они допус­кают только такое общее различение. Более точное исследование психологии тех индивидуумов, которые входят в ту или иную группу, тотчас показывает большие различия между отдельными индивидуумами, которые, несмотря на это, при­надлежат к одной и той же группе. Поэтому мы должны сделать еще один шаг, чтобы быть в состоянии определить, откуда происходят различия индивидуумов, относящихся к одной и той же группе. Мой опыт показал мне, что индивидуумов можно различать самым общим образом не только по универсальному различию экстраверсии и интроверсии, но и по отдельным основным психологическим функциям. А именно в такой же мере, как внешние обстоятельства и внутреннее предрасположение вызывают господство экстраверсии и интроверсии, они бла­гоприятствуют также господству в индивидууме определенной основной функ­ции. Основными функциями, т. е. функциями, которые существенно отличают­ся от других функций, являются, по моему опыту, мышление, эмоции, ощущение и интуиция. Если привычно господствует одна из этих функций, то появляется со­ответствующий тип. Поэтому я различаю мыслительный, эмоциональный, сен­сорный и интуитивный типы. Каждый из этих типов, кроме того, может быть интровертированным или экстравертированным, смотря по своему поведению по отношению к объекту, так, как это было описано выше. В двух предварительных сообщениях о психологических типах я не придерживался изложенного здесь различения, но отождествлял мыслительный тип с интровертированным и эмо­циональный тип с экстравертированным. Это смешение оказалось несостоя­тельным при более глубокой обработке проблемы. Во избежание недоразумений я просил бы поэтому читателя иметь в виду проведенное здесь различение. Что­бы обеспечить необходимую ясность в столь сложных вопросах, я посвятил по­следнюю главу этой книги определению моих психологических понятий2.

Общее описание типов

А. Введение

Я хочу попытаться дать общее описание психологии типов. Сначала это нуж­но сделать для обоих общих типов, которые я обозначил как интровертированный и экстравертированный. Затем, в дополнение, попытаюсь дать еще некото­рую характеристику тех специальных типов, своеобразие которых определяется тем, что индивидуум приспособляется и ориентируется главным образом по­средством наиболее развитой у него функции. Я бы обозначил первые как общие зависящие от установки типы, отличающиеся друг от друга направлением их ин­тересов и движением их либидо, а последние — как функциональные типы.

Общие зависящие от установки типы различаются своей своеобразной уста­новкой по отношению к объекту. Интровертированный относится к объекту аб­страгирующее, он, взятый в своем основании, всегда озабочен тем, чтобы отнять либидо у объекта, как если бы он должен был предотвратить перевес объекта. Экстравертированный, наоборот, относится положительно к объекту. Он ут­верждает значение объекта тем, что свою субъективную установку он постоянно ориентирует на объект и относит к нему. Принятый за основание объект никогда не имеет для него достаточной ценности, и потому значение его необходимо по­высить. Оба типа настолько различны, их противоположность так ясна, что суще­ствование их становится очевидным даже для профана в психологии, если когда-нибудь обратить на это его внимание. Всякому известны те замкнутые, с трудом постигаемые, часто застенчивые натуры, которые составляют сильнейшую про­тивоположность другим — открытым, обходительным, часто веселым или по крайней мере приветливым и доступным характерам, которые со всеми уживаются или если даже спорят, то все-таки находятся в отношениях, позволяющих на всех влиять или допускать их влияние на себя. Обычно рассматриваются та­кие различия только как индивидуальные случаи своеобразного склада характе­ра. Но кто имел случай основательно изучить многих людей, легко сделает от­крытие, что при этой противоположности дело совсем не идет об изолирован­ных индивидуальных случаях, но скорее о типических установках, которые гораздо более общи, чем это можно предположить при ограниченном психоло­гическом опыте. В действительности дело идет об основной противоположнос­ти, которая более или менее отчетлива, но всегда заметна в индивидуумах с вы­раженной в известной степени личностью. Таких людей мы встречаем не только среди образованных, но вообще во всех слоях населения, вследствие чего наши типы можно обнаружить как среди рабочих и крестьян, так и среди высоко диф­ференцированных людей какой-нибудь нации. Точно также и половые различия ничего не меняют в этом факте. У всех женщин обнаруживаются те же самые противоположности. Столь большое распространение едва ли могло бы иметь место, если бы дело шло об акте сознания, т. е. о сознательной и намеренно вы­бранной установке. В этом случае, конечно, определенный, связанный с одинако­вым воспитанием и образованием и соответственно этому пространственно-ограниченный класс населения был бы преимущественным носителем такой установ­ки. Дело, однако, обстоит совсем не так, но совершенно наоборот - типы разделяются явно без разбору. В одной и той же семье один ребенок бывает интровертированным, а другой — экстравертированным. Так как соответственно этим фактам зависящий от установки тип, как общий и явно случайно распространен­ный феномен, не может быть следствием сознательного суждения или осознанно­го намерения, то он своим существованием должен быть обязан бессознательной, инстинктивной основе. Поэтому противоположность типов как общий психоло­гический феномен должна иметь каким-то образом свою биологическую пред­посылку.

Отношение между субъектом и объектом, рассматриваемое биологически, является всегда приспособлением, так как всякое отношение между субъектом и объектом предполагает изменяющие воздействия одного на другой. Эти измене­ния составляют приспособление. Типические установки к объекту являются по­этому процессами приспособления. Природа знает два, в основе различных, пу­ти приспособления и обусловленной этим возможности постоянного существо­вания живого организма: один путь - это повышенная плодовитость при сравнительно меньшей силе защиты и продолжительности жизни отдельного индивидуума, второй путь - это снабжение индивидуума многообразными сред­ствами самосохранения при относительно меньшей плодовитости. Эта биологи­ческая противоположность, как мне кажется, является не только аналогией, но и общим основанием обоих наших психологических модусов приспособления. Здесь я мог бы ограничиться общим указанием, с одной стороны, на свойство экстравертированного постоянно растрачивать себя и во всем распространяться и, с другой стороны, на тенденцию интровертированного защищаться от внеш­них воздействий, по возможности воздерживаться от всяких затрат энергии, ко­торые относятся непосредственно к объекту, чтобы этим создать самому себе возможно более обеспеченную и сильную позицию. Поэтому Блэк интуитивно хорошо обозначил оба типа как profilic (плодородный) и devouring type (прожорливый тип). Как показывает общая биология, оба пути возможны и по-своему успешны; то же самое можно сказать и о типических установках. То, что один осуществляет массовыми отношениями, другой достигает монополией.

Тот факт, что иногда даже дети в первые годы жизни с точностью обнаружи­вают типическую установку, заставляет предположить, что к определенной уста­новке принуждает не борьба за существование, как ее обычно понимают. Конеч­но, можно было бы с достаточными основаниями возразить, что маленький ре­бенок и даже грудной младенец должны уже проделать психологическую работу приспособления бессознательного характера, так как своеобразие материнского влияния в особенности ведет у детей к специфическим реакциям. Этот аргумент может сослаться на неоспоримые факты, но становится, однако, шатким, если упомянуть о том, также бесспорном факте, что двух детей одной и той же мате­ри уже очень рано можно отнести к противоположным типам, причем нельзя до­казать ни малейшего изменения в установке матери. Хотя я ни в каком случае не хочу недооценивать бесконечную возможность родительского влияния, но все- таки этот опыт принуждает меня к заключению, что решающий фактор следует искать в предрасположении ребенка. Наконец, именно индивидуальному пред­расположению нужно приписать то, что при самых одинаковых по возможности внешних условиях один ребенок образует один тип, а другой — другой тип. При этом, конечно, я имею в виду лишь те случаи, которые находятся в нормальных условиях. При ненормальных условиях, т. е. там, где дело идет о крайне сильных и при этом ненормальных установках у матерей, детям может быть навязана от­носительно однородная установка насилием над их индивидуальным предраспо­ложением, которое, может быть, избрало бы другой тип, если бы не помешали этому ненормальные внешние условия. Там, где имеет место такое обусловлен­ное внешним влиянием извращение типа, индивидуум в дальнейшем по боль­шей части становится невротическим, и его излечение возможно только через выявление естественно соответствующей индивидууму установки.

Что касается своеобразного предрасположения, то об этом я могу только ска­зать, что, очевидно, существуют индивидуумы, которые обладают большей лег­костью или способностью или которые с большей пользой приспособляются од­ним, а не другим образом. Для этого нужно было бы поставить вопрос о послед­них физиологических основаниях, недоступных нашему познанию. То, что такие основания возможны, кажется мне вероятным из опыта, показывающего, что изменение типа при известных обстоятельствах наносит большой вред физи­ологическому благополучию организма и часто является причиной сильного ис­тощения.

В. Экстравертированный тип

Для краткости и ясности изложения необходимо при описании этого и по­следующих типов отделить психологию сознательного от психологии бессозна­тельного. Мы обращаемся поэтому сначала к описанию феноменов сознания.

I. Общая установка сознания

Как известно, каждый ориентируется на данные, которые ему доставляет внешний мир; но мы видим, что это может происходить более или менее реша­ющим образом. Один, вследствие того, что на улице холодно, считает необходимым надеть пальто, другой находит это излишним для целей своего закаливания; один восхищается новым тенором потому, что все им восхищаются; другой не восхищается им не потому, что он ему не нравится, а потому, что он держится мнения, что то, чем все восхищаются, далеко еще не достойно удивления; один подчиняется данным отношениям, потому что, как показывает опыт, ничто дру­гое невозможно, другой же убежден, что если уже тысячу раз случилось так, то в тысяча первый раз может произойти иначе и по-новому и т. д. Первый ориенти­руется на данные внешние факты, второй остается при мнении, которое стано­вится между ним и объективно данным. Когда ориентировка на объект или на объективные данные перевешивает до того, что наиболее частые и главнейшие решения и поступки обусловлены не субъективными взглядами, а объективны­ми отношениями, то говорят об экстравертированном типе. Когда кто-нибудь так мыслит, чувствует и поступает, одним словом, так живет, как это непосредст­венно соответствует объективным отношениям и их требованиям, в хорошем или плохом смысле, то он экстравертированный. Он живет так, что объект как детер­минирующая величина явным образом играет в его сознании большую роль, чем его субъективное мнение. Конечно, он имеет субъективные взгляды, но их де­терминирующая сила меньше, чем сила внешних объективных условий. Поэто­му он никогда не думает встретить какой-нибудь безусловный фактор внутри са­мого себя, так как таковые ему известны только вне его. Подобно Эпиметею, его душа подчиняется внешним требованиям, конечно, не без борьбы; но дело кон­чается всегда в пользу внешних условий. Все его сознание глядит наружу, так как главное и решающее определение всегда приходит к нему извне. Из этой основ­ной установки следуют, так сказать, все особенности его психологии, если толь­ко они не основаны на примате определенной психологической функции или на индивидуальных особенностях.

Интерес и внимание следуют за объективными событиями, и прежде всего за теми из них, которые тесно его окружают. Не только лица, но и вещи привлекают интерес. Соответственно этому и поступки основываются на влиянии лиц и ве­щей. Они прямо обусловлены объективными данными и определяющими факто­рами и из них, так сказать, исчерпывающе объяснимы. Поступки явным образом обусловлены объективными обстоятельствами. Если даже поступки не являются простой реакцией на раздражения окружающей среды, то все-таки они имеют ха­рактер применения к реальным отношениям и находят в рамках объективно дан­ного достаточный и соответствующий простор. Они совершенно лишены серьез­ных тенденций выйти за эти пределы. То же касается и интересов: объективные события представляют собой неистощимый источник раздражения, так что инте­рес нормально не требует ничего другого. Моральные законы поступков покры­ваются соответствующими требованиями общества resp. господствующими мо­ральными понятиями. Если бы господствующие воззрения были иными, то были бы другими и субъективные моральные направляющие тенденции, без того, что­бы что-нибудь изменилось в общем психологическом habitus’e. Эта строгая обус­ловленность объективными факторами не обозначает, как это могло бы показаться, полное или даже идеальное приспособление к условиям жизни. Конечно, экстравертированному взгляду такое применение должно казаться полным приспособле­нием, так как такому взгляду не дано другого критерия. Но высшая точка зрения еще не говорит, что объективно данное при всех обстоятельствах является нормальным. Объективные условия могут быть исторически или пространственно ненормальными. Индивидуум, который применяется к этим отношениям, хотя подражает ненормальному характеру окружающей среды, но в то же время вмес­те со всем его окружающим находится в ненормальном положении по отноше­нию к общеобязательным законам жизни. Единичный человек может, конечно, при этом процветать, но только до тех пор, пока он со всем его окружающим не погибнет за прегрешения против общих законов жизни. В этой гибели он должен принять участие с такой же верностью, с какой прежде он применялся к объек­тивным данным. У него есть применение, но не приспособление, так как приспо­собление требует большего, чем не вызывающее трений следование любым усло­виям непосредственно окружающего (я ссылаюсь на Эпиметея Шпителера) (Spitteler). Оно требует соблюдения тех законов, которые более общи, чем мест­ные и исторические условия. Простое применение представляет собой ограни­ченность нормального экстравертированного типа. Своей нормальности экстравертированный тип обязан, с одной стороны, тем обстоятельством, что он отно­сительно без трений применяется к данным отношениям и, естественно, не имеет других претензий, кроме выполнения объективно данных возможностей, например, избрать I, профессию, которая в данном месте и в данное время пред­ставляет многообещающие возможности, или делать или производить то, в чем в данный момент нуждается окружающая среда и чего она ждет от него, или воз­держиваться от всяких нововведений, если только они уж сами собой не напра­шиваются, или как-нибудь иначе превзойти ожидания окружающего. Но, с дру­гой стороны, его нормальность основана еще на том важном обстоятельстве, что экстравертированный считается с реальностью своих субъективных потребнос­тей и нужд. Его слабый пункт заключается именно в том, что тенденция его типа в такой мере направлена вовне, что из всех субъективных фактов даже наиболее связанный с чувствами, а именно телесное здоровье, как слишком мало объек­тивный, как слишком мало «внешний», недостаточно принимается в соображе­ние, так что необходимое для физического благосостояния удовлетворение эле­ментарных потребностей более не имеет места. Вследствие этого страдает тело, не говоря уже о душе. Экстравертированный обычно мало замечает это последнее обстоятельство, но оно тем заметнее для близких, окружающих его домашних. Потеря равновесия становится для него чувствительной лишь тогда, когда появ­ляются ненормальные телесные ощущения.

На этот ощутимый факт он не может не обратить внимания. Естественно, что он рассматривает его как конкретный и «объективный», так как для характерис­тики собственного склада ума у него не существует ничего другого. У других он тотчас замечает «воображение». Слишком экстравертированная установка мо­жет в такой степени не считаться с субъектом, что последний может быть весь принесен в жертву так называемым объективным требованиям, например посто­янному увеличению предприятия, только потому, что имеются заказы и что не­обходимо выполнить представляющиеся возможности.

Опасность экстравертированного заключается в том, что он втягивается в объекты и сам в них совершенно теряется. Происходящие отсюда функциональ­ные (нервные) или действительные телесные расстройства имеют компенсатор­ное значение, так как они принуждают субъекта к невольному самоограниче­нию. Если симптомы функциональны, то они могут своими особенностями символически выражать психологическую ситуацию, например у певца, слава которого быстро достигает опасной высоты, требующей от него несоразмерной затраты энергии, вследствие нервной задержки внезапно исчезают высокие то­ны. У человека, который, начав очень скромно, быстро достигает влиятельного и многообещающего социального положения, психогенно появляются все симптомы горной болезни. Человек, намеревающийся жениться на женщине с очень сомнительным характером, которую он боготворит и очень сильно пере­оценивает, заболевает спазмами горла, принуждающими его ограничиться двумя чашками молока в день, каждую из которых он должен пить три часа. Это силь­но препятствует ему посещать свою невесту, и он может заниматься только пита­нием своего тела. У человека, который не дорос до тяжелой работы в необычай­но разросшемся, благодаря его собственным заслугам, предприятии, появляют­ся нервные припадки жажды, вследствие которых он скоро заболевает нервным алкоголизмом. Как мне кажется, истерия — наиболее распространенный невроз экстравертированного типа. Классический истерический случай всегда характе­ризуется чрезмерными сношениями с окружающими лицами; характерной чер­той является также прямо подражательное применение к обстоятельствам. Ос­новная черта истерического характера — это постоянная тенденция быть инте­ресным и производить впечатление на окружающих. Коррелятом к этому является вошедшая в поговорку внушаемость, доступность влиянию других лиц. Явная экстраверсия проявляется у истеричных и в сообщительности, которая иногда доходит до рассказов чисто фантастического содержания, откуда и про­исходят обвинения в истерической лжи. Истерический характер есть прежде всего преувеличение нормальной установки; но затем он усложняется со сторо­ны бессознательного компенсаторными реакциями, которые телесными расст­ройствами принуждают к интроверсии преувеличенную против психической энергии экстраверсию. Благодаря реакциям бессознательного возникает другая категория симптомов, которые имеют более интровертированный характер. Сю­да прежде всего относится болезненно повышенная деятельность фантазии. По­сле этой общей характеристики экстравертированной установки обратимся те­перь к описанию изменений, которые происходят в основных психологических функциях благодаря экстравертированной установке.

II. Установка бессознательного

Может показаться странным, что я говорю об «установке бессознательного». Как я это в достаточной степени объяснил, я мыслю себе отношение бессозна­тельного к сознательному как компенсаторное. Согласно такому взгляду, бессоз­нательное так же может иметь установку, как и сознательное.

В предыдущей главе я упомянул о тенденции экстравертированной установки к некоторой односторонности, а именно о преимущественном положении объек­тивного фактора в течение психического акта. У экстравертированного типа все­гда есть искушение (мнимо) пожертвовать собой в пользу объекта, ассимилиро­вать свой субъект с объектом. Я исчерпывающе указал на последствия, которые могут получиться из преувеличения экстравертированной установки, именно на вредное подавление субъективного фактора. Поэтому следует ожидать, что пси­хическая компенсация к сознательной экстравертированной установке особенно подчеркнет субъективный момент, т. е. мы должны будем доказать сильную эгоцентрическую тенденцию в бессознательном. Действительно, этому доказатель­ству посчастливилось в смысле фактов в практическом опыте. Здесь я не вдаюсь в казуистику, а отсылаю к следующим главам, где я пытаюсь изобразить характер­ную установку бессознательного у каждого функционального типа. Так как в этой главе дело идет только о компенсации общей экстравертированной установки, то я ограничиваюсь общей характеристикой компенсирующей установки бессозна­тельного. Установка бессознательного для действительного дополнения созна­тельной экстравертированной установки имеет свойство интровертирующего ха­рактера. Она концентрирует энергию на субъективном моменте, т. е. на всех по­требностях и побуждениях, которые подавлены или вытеснены слишком экстравертированной сознательной установкой. Легко понять, как это уже долж­но было быть ясно из предыдущей главы, что ориентировка на объект и на объек­тивно данное насилует множество субъективных побуждений, мнений, желаний и необходимостей и лишает их той энергии, которая естественно должна принад­лежать им. Человек не машина, которую в каждом данном случае можно перест­роить для совершенно другой цели и которая тогда, совершенно другим образом, будет так же правильно функционировать, как и прежде. Человек всегда носит с собой всю свою историю и историю человечества. Но исторический фактор вы­ражает жизненную потребность, которой должна идти навстречу мудрая эконо­мия. Все, что было до сих пор, должно как-нибудь сказаться в новом и сжиться с ним. Поэтому полная ассимиляция с объектом встречает протест уже раньше бывшего и существовавшего с самого начала. Из этого весьма общего рассужде­ния легко понять, почему бессознательные требования экстравертированного ти­па имеют собственно примитивный и инфантильный, эгоистический характер. Когда Фрейд говорит о бессознательном, что оно может «только желать», то это в значительной степени касается бессознательного экстравертированного типа. Применение к объективно данному и ассимиляция с ним мешают осознанию не­достающих субъективных побуждений. Эти тенденции (мысли, желания, аффек­ты, потребности, чувствования и т. д.) принимают соответственно степени их вы­теснения, регрессивный характер, т. е. чем менее они осознаны, тем более они становятся инфантильными и архаическими. Сознательная установка лишает их того распределения энергии, которым они могут относительно располагать, и ос­тавляет им лишь ту энергию, которую она не может отнять. Этот остаток, силу ко­торого все-таки не следует недооценивать, есть то, что нужно обозначить как пер­воначальный инстинкт. Инстинкт нельзя изменить произвольными мероприяти­ями отдельного индивидуума; напротив, для этого потребовалось бы медленное органическое изменение многих поколений, так как инстинкт есть энергетичес­кое выражение определенной органической наклонности. Таким образом, у каж­дой подавленной тенденции в конце концов остается значительная доля энергии, которая соответствует силе инстинкта; эта тенденция сохраняет свою действи­тельность, хотя бы она стала бессознательной благодаря лишению энергии. Чем полнее сознательная экстравертированная установка, тем инфантильнее и арха­ичнее бессознательная установка. Грубый, сильно превосходящий детское и гра­ничащий со злодейским эгоизм иногда характеризует бессознательную установку Здесь мы находим в полном расцвете те кровосмесительные желания, которые описывает Фрейд. Само собой понятно, что эти вещи совершенно бессознатель­ны и остаются также скрытыми для взоров неопытного наблюдателя, пока экс- травертированная сознательная установка не достигнет более высокой степени. Но если происходит преувеличение сознательной точки зрения, то симптомати­чески появляется на свет и бессознательное, т. е. бессознательный эгоизм, ин­фантилизм и архаизм теряют свой первоначальный компенсаторный характер тогда, когда они становятся в более или менее открытую оппозицию к созна­тельной установке. Это проявляется прежде всего в абсурдном преувеличении сознательной точки зрения, которая должна служить для подавления бессозна­тельного, но которая обыкновенно кончается reductio ad absurdum сознатель­ной установки, т. е. крушением. Катастрофа может быть объективной, так как объективные цели постепенно искажались в субъективные. Так, например, один типограф благодаря долгому и тяжелому двадцатилетнему труду сделался из простого служащего самостоятельным владельцем значительного предприя­тия. Предприятие все более и более расширялось, он все более и более втягивал­ся в него, в то время как все побочные интересы растворялись в этом деле. Это поглотило его и следующим образом привело к его гибели: в компенсации его ис­ключительно деловых интересов ожили некоторые воспоминания из его детства, а именно тогда он находил большое удовольствие в живописи и рисовании. Вме­сто того чтобы воспользоваться этой способностью как компенсирующим побоч­ным занятием, он провел ее в свое предприятие и начал фантазировать о «худо­жественном» выполнении своих произведений. К несчастью, фантазии сделались действительностью; он начал действительно производить по своему собственно­му примитивному и инфантильному вкусу с таким успехом, что через несколько лет его предприятие погибло. Он действовал согласно нашему «культурному иде­алу», по которому энергичный человек должен все сосредоточить на конечной цели. Он зашел, однако, слишком далеко и попал во власть субъективного ин­фантильного влечения.

Но катастрофическая развязка может быть еще и субъективного рода, в виде нервного потрясения. Последнее всегда происходит благодаря тому, что бессоз­нательное противодействие в состоянии, наконец, парализовать сознательное действие. В этом случае требования бессознательного категорически навязыва­ются сознанию и этим вызывают гибельное раздвоение, которое по большей ча­сти сказывается в том, что люди или не знают более, чего они, собственно, хотят, ни к чему не имеют охоты, или сразу хотят слишком многого, имеют слишком много охоты, но к тому, что невозможно. Необходимое, часто по культурным ос­нованиям, подавление инфантильных и примитивных потребностей легко ведет к неврозу или к злоупотреблению наркотиками, как алкоголем, морфием, кока­ином и т. д. В еще более тяжелых случаях раздвоение кончается самоубийством. Выдающееся свойство бессознательных тенденций заключается в том, что имен­но по мере того, как сознательным непризнаванием они лишаются своей энергии, они принимают разрушительный характер, как только перестают быть компен­саторными. Они перестают действовать компенсаторно тогда, когда достигнут состояния, соответствующего тому культурному уровню, который абсолютно несовместим с нашим уровнем. С этого момента бессознательные тенденции об­разуют блок, во всех отношениях противоположный сознательной установке, существование которого ведет к открытому конфликту. Тот факт, что установка бессознательного компенсирует установку сознания, обыкновенно выражается в психическом равновесии. Нормальная экстравертированная установка еще не означает, конечно, что индивидуум всегда и повсюду поступает по экстраверти­рованной схеме. При всех обстоятельствах у того же индивидуума могут наблю­даться психические процессы, в которых является вопрос о механизме интро- версии. Экстравертированным мы называем только тот habitus, в котором меха­низм экстраверсии перевешивает. В этом случае наиболее дифференцированная функция постоянно подвергается экстравертированию, в то время как менее дифференцированные функции находятся в интровертированном употребле­нии, т. е. более полноценная функция наиболее осознана и подлежит контролю сознания и сознательного намерения, в то время как менее дифференцирован­ные функции также и менее осознаны, resp. частью бессознательны и в гораздо меньшей степени подчинены сознательной воле. Более полноценная функция всегда является выражением сознательной личности, его намерения,- его воли, его действия, то время как менее дифференцированные функции относятся к то­му, что случается с человеком. Это могут быть не прямые lapsus linguae, или cala­mi, или другие промахи, но они могут проистекать из половины или трех четвер­тей намерений, так как менее дифференцированные функции обладают также меньшей сознательностью. Классическим примером этого является экстравер­тированный эмоциональный тип, который пользуется прекрасными отношени­ями с окружающими его, но которому иногда случается высказывать суждения беспримерной бестактности. Эти суждения происходят из его малодифференци­рованного и малосознательного мышления, которое лишь частично находится под его контролем и к тому же недостаточно обусловлено объектом и поэтому может действовать, совершенно ни с чем не считаясь.

Менее дифференцированные функции в экстравертированной установке всегда проявляют исключительную субъективную зависимость от сильно выра­женного эгоцентризма и личного пристрастия, чем они обнаруживают свою близкую связь с бессознательным. В них бессознательное постоянно выступает на свет. Вообще, не следует себе представлять, что бессознательное всегда лежит погребенным под тем или другим количеством наслоений и некоторым образом может открыто только благодаря тщательным раскопкам. Бессознательное, на­против, постоянно вливается в сознательные психологические процессы, и даже в такой высокой мере, что наблюдателю иногда трудно решить, какие свойства характера следует приписать сознательной личности и какие — бессознательной. Это затруднение бывает главным образом с лицами, которые несколько богаче проявляются, чем другие. Конечно, многое еще зависит от установки наблюдате­ля, схватывает ли он скорее сознательный или бессознательный характер лично­сти. В общем, рассудочно установленный наблюдатель скорее постигнет созна­тельный характер, в то время как перцепторно установленный наблюдатель под­вергается больше влиянию бессознательного характера, так как наше суждение более интересуется сознательной мотивировкой психического процесса, в то вре­мя как восприятие регистрирует простое событие. Но так как мы в равной мере пользуемся восприятием и суждением, то легко может случиться, что какая-ни­будь личность покажется нам в одно и то же время интровертированной и экстра­вертированной, так что мы не сумеем точнее указать, какой установке принадле­жит более полноценная функция. В таких случаях правильному пониманию мо­жет помочь только основательный анализ свойств функции. При этом нужно обращать внимание на то, какие функции полностью подчиняются контролю и мотивации сознания и какие функции имеют характер случайного и спон­танного. Первые функции всегда более высоко дифференцированы, чем по­следние, которые к тому же обладают несколько инфантильными и примитив­ными свойствами. Обыкновенно первые функции производят впечатление нормы, в то время как последние имеют в себе нечто ненормальное или пато­логическое.

С. Интровертированный тип

I. Общая установка сознания

Как я уже изложил в главе А, I, интровертированный тип отличается от экс- травертированного тем, что он преимущественно ориентируется не на объект и объективно данное как экстравертированный тип, но на субъективные факторы. В упомянутой главе я, между прочим, показал, что у интровертированного между восприятием объекта и его собственными поступками вдвигается субъективный взгляд, который мешает тому, чтобы поступки приняли соответствующий объек­тивному данному характер. Это, конечно, специальный случай, который приво­дится только для примера и должен служить простым наглядным пояснением. Здесь, само собой понятно, мы должны искать более общие формулировки.

Интровертированное сознание хотя видит внешние условия, но решающими избирает субъективные определители. Этот тип поэтому руководствуется тем фактором восприятия и познания, который показывает субъективное предрас­положение к устранению раздражений органов чувств. Два лица, например, ви­дят один и тот же объект, но они видят его не так, чтобы обе полученные от это­го картины были абсолютно идентичны. Помимо различной остроты органов чувств и личного уравнения часто бывают глубокие различия в роде и размере психической ассимиляции перципируемого образа. В то время как экстраверти­рованный тип всегда предпочтительно основывается на том, что он получает от объекта, интровертированный предпочтительно опирается на то, что в субъекте приводит к констелляции внешнее впечатление. В отдельном случае апперцеп­ции различие, конечно, может быть очень тонким, но в целом психологическо­го уклада оно весьма заметно и именно в форме резервата личности (Reservates des ich). Поясним это: я считаю, что тот взгляд, согласно которому, по Вейнингеру (Winibger), можно было бы назвать эту установку филавтической, или, иначе, ав- тоэротической, эгоцентрической, субъективистической или эгоистической, в сво­ем принципе вводит в заблуждение и лишает это понятие ценности. Он соответ­ствует предубеждению в пользу экстравертированной установки против сущно­сти интровертированного. Никогда не следует забывать — экстравертированный образ мышления забывает это слишком легко, — что всякое восприятие и позна­ние обусловлено не только объективно, но и субъективно. Мир существует не только сам по себе, an and fur sich, но и так, как он мне кажется. Да, мы, собст­венно говоря, не имеем даже критерия для неассимилирующегося с субъектом суждения о мире. Проглядеть субъективный фактор — это значит отрицать суще­ствование большого сомнения в возможности абсолютного знания. Переоцен­кой объективной возможности познания мы подавляем значение субъективного фактора, значение просто субъекта. Но что такое субъект? Субъект — это чело­век, мы — это субъект. Не следует забывать, что познание имеет субъект и что «познание вообще» не существует, и поэтому для нас не существует мира там, где никто не говорит: «я познаю», чем он уже выражает субъективное ограничение всякого познания. То же самое относится ко всем психическим функциям: они имеют субъект, который так же необходим, как и объект. Характерно для нашей современной экстравертированной оценки, что слово «субъективно» обычно звучит почти как порицание, во всяком случае «только субъективно» означает опасное оружие, назначенное для поражения того, кто не окончательно убежден в необходимом превосходстве объекта. Поэтому мы должны ясно понять, что в этом исследовании разумеется под выражением «субъективный». Субъективным фактором я называю то психологическое действие (Aktion) или реакцию, кото­рое, соединяясь с воздействием объекта, производит новый психический факт. Но поскольку субъективный фактор с самых давних времен и у всех народов зем­ли остается в очень высокой мере идентичным самому себе — так как элементар­ные восприятия и познавания, так сказать, всегда и везде одни и те же, — то он является столь же прочно обоснованной реальностью, как и внешний объект. Если бы это было иначе, то нельзя было бы говорить о постоянной и в своей сущности неизменной действительности и согласие с традициями было бы невоз­можно. Поэтому субъективный фактор есть нечто так же непреклонно данное, как протяженность моря и радиус земли. В этом отношении субъективному фактору принадлежит вся важность мироопределяющей величины, которую никогда и ни­где нельзя сбросить со счета. Он является другим мировым законом, и кто на нем основывается, основывается с такой же достоверностью, с такой же твердостью и действительностью, как тот, кто ссылается на объект. Но как объект и объективно данное никогда не остается одним и тем же, так как он подвержен трению и слу­чайности, так и субъективный фактор подлежит изменчивости и индивидуаль­ной случайности. И поэтому и его ценность только относительна. Чрезмерное развитие интровертированной точки зрения в сознании ведет не к лучшему и бо­лее верному применению субъективного фактора, но к искусственному субъек­тивированию сознания, которому нельзя не сделать упрека в том, что «только субъективно». Благодаря этому получается противоположность десубъектирова- ния сознания в преувеличенную экстравертированную установку, которая заслу­живает данного Weiningger’om названия «мизавтичный». Так как интровертиро- ванная установка опирается на везде существующее, высоко реальное и абсо­лютно необходимое условие психологического приспособления, то такие выражения, как «филавтический», «эгоцентрический» и им подобные, являются неуместными и предосудительными скорее оттого, что они возбуждают подозре­ние, что дело всегда идет только все о том же Я. Нет ничего более ложного, чем такое предположение. Но оно часто встречается при исследовании суждений экстравертированных личностей об интровертированных. Я приписал бы эту ошибку не одному экстравертированному типу, но скорее отнес бы ее на счет со­временного господствующего экстравертированного взгляда, который не огра­ничивается экстравертированным типом, но в равной мере представлен другим типом, в значительной степени вопреки ему самому. Последнему можно даже с полным правом поставить в упрек, что он изменяет своей собственной природе, в то время как первого по крайней мере нельзя упрекнуть в этом.

Интровертированная установка в нормальном случае применяется в принци­пе к наследственно-данной психологической структуре, которая является при­сущей субъекту величиной. Но ее совсем не следует считать просто идентичной с сознательной личностью субъекта, что произошло бы при упомянутых выше - обозначениях, а она является психологической структурой субъекта, до всякого развития сознательной личности (eines Ich). Настоящий основной субъект, именно личность в целом (das Selbst), гораздо обширнее, чем сознательная лич­ность (das Ich), так как первая охватывает также бессознательное, в то время как последняя по существу является средоточием сознания. Если бы сознательная личность была идентична с личностью в целом, то было бы немыслимо, чтобы в сновидениях мы являлись в совершенно других формах и значениях. Во всяком случае, характерное для интровертированного свойство заключается в том, что он, следуя столько же собственной склонности, как и всеобщему предрассудку, смешивает свою сознательную личность со своей личностью в целом и возводит свою сознательную личность в субъект психологического процесса, чем он со­вершает как раз то, ранее упомянутое, болезненное субъективирование своего сознания, которое отчуждает от него объект. Психологическая структура — это то же самое, что Семон (Semon) обозначил как мнение, а я — как коллективное бес­сознательное. Индивидуальная личность в целом есть часть, или срез, или пред­ставитель повсюду во всяком живом существе имеющейся и находящейся на со­ответствующей ступени особенности психологического процесса, которая каж­дому существу должна быть вновь врождена. Врожденная особенность образа действия с давних пор называется инстинктом, особенность психического по­стижения объекта я предложил обозначить как архетип. Что следует понимать под инстинктом, я могу предположить известным. Иначе обстоит дело с архети­пом. Я понимаю под этим то самое, что я раньше, опираясь на Буркхардта (Jacob Burckhard), обозначил как «первобытный образ» и описал в приложении к этой работе. Архетип есть символическая формула, которая повсюду вступает в функ­цию там, где или не имеются сознательные понятия, или таковые по внутренним или внешним основаниям вообще невозможны. Содержания коллективного бессознательного представлены в сознании ясно выраженными наклонностями и воззрениями. Индивидуум обычно считает — по существу ошибочно, — что они обусловлены объектом, так как они происходят от бессознательной структуры души (psyche) и воздействием объекта только выявляются. Эти субъективные на­клонности и воззрения сильнее, чем влияние объекта, их психическая ценность выше, так что они покрывают собой все впечатления. Точно так, как интровер- тированному кажется непонятным, что объект всегда должен играть решающую роль, так и для экстравертированного остается загадкой, как субъективная точка зрения может оказаться сильнее объективной ситуации. Он неизбежно приходит к мнению, что интровертированный или много мнящий о себе эгоист, или фана­тик-доктринер. Он вскоре пришел бы к гипотезе, что интровертированный на­ходится под влиянием бессознательного комплекса власти. Этому предубежде­нию интровертированный помогает без сомнения тем, что его определенный и сильно обобщенный способ выражения, который, по-видимому, с самого нача­ла исключает всякое другое мнение, оказывает содействие экстравертированному предрассудку. Кроме того, одна решительность и непреклонность субъектив­ного суждения, которое a priori стоит над всем объективно данным, уже может быть достаточной для того, чтобы произвести впечатление сильной эгоцентрич­ности. Против этого предубеждения у интровертированного по большей части нет правильного аргумента: он не знает о бессознательных, но вполне общеупо­

требительных предпосылках своего субъективного суждения или о своих субъек­тивных восприятиях. Соответственно стилю своего времени он ищет вне своего сознания, а не за ним. Если у него имеется небольшой невроз, то это означает более или менее полную идентичность сознательной личности с личностью в це­лом, вследствие чего личность в целом в своем значении сводится к нулю, а со­знательная личность, наоборот, безгранично раздувается. Несомненная, миро- определяющая сила субъективного фактора втискивается тогда в сознательную личность, следствием чего являются несоразмерные претензии на власть и такой же нелепый эгоцентризм. Та психология, которая сводит сущность человека к бессознательному влечению к власти, родилась из этого начала. Многие безвку­сицы Ницше, например, обязаны своим существованием субъективированию со­знания.

II. Установка бессознательного

Преимущественное положение субъективного фактора в сознании означает неполноценность объективного фактора. Объект не имеет того значения, кото­рое ему в действительности надлежит иметь. Как в экстравертированной уста­новке он играет слишком большую роль, так в интровертированной установке он имеет слишком мало значения. В той мере, в какой сознание интровертиро- ванного субъективируется и придает сознательной личности неподобающее зна­чение, по отношению к объекту занимается позиция, которая со временем ока­зывается очень шаткой. Объект есть величина несомненной силы, в то время как сознательная личность есть нечто очень ограниченное и неустойчивое. Дело об­стояло бы иначе, если бы объекту противополагалась личность в целом. Личность в целом и мир — соизмеримые величины, вследствие чего нормальная интровер- тированная установка является в такой же степени пригодной для проверки бы­тия, как и нормальная экстравертированная установка. Но если сознательная лич­ность стремится придать себе значение субъекта, то естественным образом, как компенсация, происходит бессознательное укрепление влияния объекта. Это из­менение проявляется в том, что на иногда просто судорожное усилие обеспечить превосходство сознательной личности объект и объективно данное оказывают чрезвычайно сильное влияние, которое тем более непреодолимо, что оно овла­девает индивидуумом бессознательно, и благодаря этому навязываются созна­нию без всякого противодействия. Вследствие неправильного отношения созна­тельной личности к объекту — стремление к господству не есть приспособление — в бессознательном возникает компенсаторное отношение к объекту, которое проявляется в сознании как необходимая и непреодолимая связь с объектом. Чем больше сознательная личность старается обеспечить себе всяческую свобо­ду, тем более попадает она в рабство объективно данного. Свобода духа привязы­вается на цель постыдной финансовой зависимости, независимость поступков время от времени совершает робкое отступление перед общественным мнением, моральное превосходство попадает в трясину неполноценных отношений, стремление к господству кончается грустной тоской по любви, бессознательное прежде всего устанавливает отношение к объекту, а именно такого рода и обра­за, которому свойственно в корне разрушить иллюзию власти и фантазию пре­восходства сознания. Объект, несмотря на сознательное уменьшение, принима­ет страшные размеры. Вследствие этого сознательная личность еще более старается отделить и преодолеть объект. В конце концов сознательная личность окру­жает себя формальной системой предохранительных мер (как это верно изобра­зил Адлер), которые стараются оправдать по крайней мере призрак превосходст­ва. Этим, однако, интровертированный вполне отделяет себя от объекта и совер­шенно изводит себя, с одной стороны, мерами защиты, а с другой - бесплодными попытками импонировать объекту и отстоять себя. Но эти стара­ния всегда пресекаются преодолевающими впечатлениями, которые он получа­ет от объекта. Против его воли объект постоянно ему импонирует, он вызывает у него неприятнейшие и продолжительнейшие аффекты и преследует его шаг за шагом. Ему всегда необходима огромная внутренняя работа для того, чтобы уметь «себя сдерживать». Поэтому типичной формой его невроза является психа­стения, болезнь, которая характеризуется, с одной стороны, большой чувстви­тельностью, а с другой — большой истощаемостью и хроническим утомлением.

Анализ личного бессознательного показывает большое количество фантазий мощи, соединенных со страхом перед насильно оживленными объектами, жерт­вой которых действительно легко становится интровертированный. А именно из страха перед объектом развивается своеобразная трусость проявить себя или вы­сказать свое мнение, так как он боится усиленного влияния объекта. Он боится сильно влияющих аффектов у других и едва может избавиться от страха попасть под чужое влияние. Объекты для него имеют возбуждающие страх мощные каче­ства, которые он хотя не может замечать сознательно, но, как он думает, воспри­нимает своим бессознательным. Так как его сознательное отношение к объекту относительно подавлено, то оно идет через бессознательное, где оно наделяется качествами бессознательного. Эти качества прежде всего инфантильно-архаич­ны. Вследствие этого его отношение к объекту становится примитивным и при­нимает все те свойства, которые характеризуют примитивное отношение к объ­екту. Именно тогда кажется, что объект обладает магической силой. Посторон­ние новые объекты возбуждают страх и недоверие, как будто они скрывают неведомые опасности, давно знакомые объекты связаны с его душой как бы не­видимыми нитями, каждое изменение является помехой, если не прямо опас­ным, так как оно означает, как кажется, магическое оживление объекта. Одино­кий остров, на котором движется лишь то, чему позволяют двигаться, становит­ся идеалом. Роман Вишера (F. Th. Vise her) «Auch Einer» отлично показывает эту сторону интровертированного состояния души вместе со скрытой символикой коллективного бессознательного, которую я в этом описании типов оставляю в стороне, так как она принадлежит не только типу, но является всеобщей.