Сколько в России счастья?

За последние 20 лет число жителей России, считающих себя счастливыми, выросло почти вдвое — с 42% до 79% населения. Об этом говорят данные опроса, который провели в начале 2013 года социологи ВЦИОМ. Более свежий опрос ВЦИОМа подтверждает эти оптимистические свидетельства: даже за прошедшие два года число счастливых в стране увеличилось на 10%, а несчастных осталось всего 18%.

Психологи, которые приблизительно в то же время опросили своих коллег, пришли к прямо противоположным выводам — они считают, что положение российского общества за последние десятилетия стало хуже по всем ключевым положительным показателям. PublicPost поговорил с одним из авторов опроса, членом-корреспондентом РАН, заместителем директора Института психологии РАН Андреем Владиславовичем Юревичем.

— Существует ли где-то на свете здоровое, счастливое общество или это в принципе недостижимый идеал?

Это, конечно, не утопия, хотя здоровье и счастье — категории относительные, и лучше говорить об обществе, более психологически здоровом и счастливом или менее счастливом и здоровом.

Вообще, и для современной социальной науки, и для современных политиков за рубежом стал очень характерен новый ориентир на психологическое, а не экономическое состояние общества. Хотя чаще при этом оперируют немного другими терминами — понятиями психологического благополучия, удовлетворенности жизнью, счастьем и так далее.

Сегодня целью работы любого правительства должно стать не достижение экономических показателей (ВВП растет и тогда, когда тюрьма строится), а достижение людьми максимальной удовлетворенности жизнью.

С начала 1972 года власти Бутана управляют королевством, ориентируясь на показатель "Валового национального счастья". Пятилетние планы в стране не торопят экономический прогресс, стараясь сохранять природу и традиционные ценности. К сожалению, закрытость Бутана от международного сообщества не позволяет однозначно оценить, какие плоды приносит эта политика.

Отсюда и нынешний интерес к различным социальным индикаторам. С некоторых пор "индексы счастья" стали высчитывать крупнейшие международные организации. Конечно, традиционные экономические показатели при этом никто не отвергает, но они рассматриваются уже не как цель, а как путь к той самой максимальной удовлетворенности, к счастью граждан.

Целью работы любого правительства должно стать не достижение экономических показателей, а достижение людьми максимальной удовлетворенности жизнью.

При этом в западных странах обнаружилась интересная тенденция: уровень жизни растет, а удовлетворенность и счастье граждан не повышаются. В экономически благополучном обществе люди не становятся счастливее, и это можно назвать очень серьезной проблемой. Как раз для ее решения и предлагается переориентировать политику с экономических на социальные и психологические показатели.

Показатели эти довольно быстро, динамично меняются, но по недавним исследованиям индекса счастливых лет жизни, самые счастливые страны мира — это Нигерия и Венесуэла. Характерно, что положение западных стран в этом рейтинге невысоко.

По опросу, проведенному в рамках World Values Survey, субъективно счастливее других чувствуют себя жители Нигерии, Мексики и Венесуэлы (а самыми несчастными — граждане России, Армении и Румынии). С другой стороны, "Индекс удовлетворенности жизнью" для разных стран, разработанный британским социальным психологом Эдрианом Уайтом, дает другие оценки. По данным на 2006 год, первые позиции в нем занимают Дания, Швейцария и Австрия. США оказывается на 23-м месте, Россия — на 167-м. В исследовании World Happiness Report, проведенном американскими учеными по заказу ООН в 2012 году, лидируют страны Северной Европы — Дания, Норвегия, Финляндия, Нидерланды — а также Канада. Россия в нем занимает 76-ю строчку.

По данным

Счастье может определяться разными способами, но ключевое для него понятие — удовлетворенность жизнью. Понятие психологического здоровья тесно с ним связано, хотя и не совпадает полностью. В конце концов, и психически больной человек может быть счастлив.

— Насколько связано со счастьем нравственное состояние общества?

Человек не может быть счастливым в нравственно неблагополучном обществе, и весьма наглядно мы видим это на примере современной России. Ведь едва ли не главный вклад в благополучие и счастье вносит ощущение доброты, невраждебности окружающей среды. Когда внешний мир воспринимается как опасный и агрессивный, большая часть населения не может себя чувствовать счастливой.

— Это можно назвать ощущением безопасности?

В том числе и безопасности в физическом смысле. Но и в более широком — скажем, в ведении бизнеса — это ощущение надежности партнеров, того, что тебя не обманут. В быту — ощущение надежности друзей и супругов. И так далее.

— Считается, что в позднем советском обществе, в 1980-е, ощущение безопасности было несравненно выше, чем сейчас. Было ли тогдашнее общество более здоровым и счастливым, чем сегодняшнее?

Как раз на эту тему мы проводили исследование, опросив экспертов-психологов, которые оценивали состояние нашего общества в четыре момента времени — 1981 год, 1991, 2001 и 2011-й. Рассматривалась динамика изменений по 70 различным психологическим показателям: 35 позитивных (доброжелательность, справедливость, трудолюбие и так далее) и столько же негативных (хамство, меркантильность и так далее).

Советское общество описывается экспертами как доброе, немеркантильное и практически лишенное основных негативных психологических характеристик.

Оказалось, что практически по всем позитивным психологическим характеристикам прослеживается деградация: каждое следующее десятилетие воспринимается нашими экспертами хуже, чем предыдущее. И 2011 год в сравнении с 1981-м оценивается как психологически куда менее благополучный.

А.В. Юревич, М.А. Юревич

Советское общество описывается экспертами как общество достаточно доброе, немеркантильное и практически лишенное основных негативных психологических характеристик. В противоположность этому, современное российское кажется злым, агрессивным, враждебным к человеку и очень неблагоприятным для его психологического здоровья и комфорта.

— Насколько эти оценки могут быть связаны со свойственной всем людям — даже экспертам — ностальгией по прошлому?

Чтобы учесть этот фактор, можно использовать параллельно другие методы оценки психологического состояния общества, например, социологические опросы. Скажем, "Левада-Центр" регулярно выявляет соотношение числа оптимистов и пессимистов, процент счастливых людей и так далее.

Еще один подход — оценка на основе объективных статистических показателей. К примеру, мы высчитываем индекс психологического состояния общества, исходя из шести показателей: смертности от заболеваний нервной системы, количества психических расстройств, самоубийств, убийств, разводов и сирот.

По этим показателям ситуация у нас выглядит тоже достаточно тяжелой, хуже, чем в европейских странах, в том числе в Восточной Европе. Исключение составляет разве что Эстония, где цифры еще хуже. Однако примерно с начала 2000-х годов эта статистика обнаруживает тенденцию к улучшению и внушает обоснованный оптимизм. Интересно, что этот оптимизм никак не совпадает с результатами, которые дает экспертный опрос, в этом видно заметное расхождение.

Мы высчитываем индекс психологического состояния общества, исходя из смертности от заболеваний нервной системы, количества психических расстройств, самоубийств, убийств, разводов и сирот.

Действительно, смещение экспертных оценок в сторону негатива может вызываться в том числе ностальгией по прошлому. Понятно, что наши эксперты в 1981-м были людьми молодыми, а молодости вообще свойственно более оптимистичное восприятие происходящего, чем более зрелому возрасту. Кроме того, субъективные экспертные оценки более чувствительны к текущей ситуации. Например, если наша сборная по футболу одерживает победу, если погода хороша, значительная часть людей будет ощущать себя счастливыми, но недолго, поскольку ощущение счастья, вызванное ситуативными факторами, очень нестабильно.

С другой стороны, и статистика несовершенна. Ее данные всегда поступают с некоторым запозданием — только сейчас мы начали получать данные за 2012 год. К тому же она фиксирует уже устоявшиеся тенденции.

Поэтому те и другие показатели неизбежно будут расходиться. И если наши экспертные оценки демонстрируют в 2011-м явно более тяжелую ситуацию, чем в 2001-м, то статистика тут показывает другое. По этим индексам, в 2011 году ситуация была лучше, чем в 2010-м, в 2010-м — лучше, чем за год до него, и так далее. По статистическим показателям, все последние годы ситуация улучшается. Перелом этот, по нашим данным, произошел примерно в 2002 году.

А.В. Юревич, М.А. Юревич

Хотя надо заметить, что график очень ломаный: психологическое состояние нашего общества непрерывно ухудшалось с 1990 года до 1994-го, после чего стало улучшаться. Потом в 1998-м произошел новый обвал, связанный с дефолтом. Это событие стало не только экономическим, но и социальным: дефолт подорвал веру во власть и в ее политику, так что с 1998-го по 2002-й опять шло снижение. И затем, по мере адаптации людей к новым реалиям, снова проявилась тенденция к улучшению психологического состояния общества, которая наблюдается вплоть до последнего года, который мы рассматривали, до 2012-го.

— Понятно, что ответственно говорить о 2012 и 2013 годах еще рано, но, может быть, можно дать некоторые предварительные оценки того, что за последнее время изменилось, и как?

Самый простой способ дать прогноз — это экстраполировать, развить ту тенденцию, которая уже наблюдается. И если мы поступим так, то можно ожидать некоторое улучшение. В конце концов, за это время никаких глобальных социальных и экономических событий, которые могли бы травмировать значительную часть населения, не происходило. Поэтому можно предположить, что общая тенденция сохранится.

— По статистике, улучшение продолжается уже минимум десять лет — вернулись ли мы за это время к тому состоянию, в котором покинули Советский Союз?

Еще не вернулись, но приближаемся к нему. Если говорить в конкретных значениях композитного индекса макропсихологического состояния общества, который рассчитывается исходя из статистических индексов, то в 1991 году, с которого мы начинаем расчет, он составлял 6,76, а в 2011-м — 6,41. Для сравнения: минимум 2002 года составлял 4,02. В общем, если судить по статистическим показателям, то положение заметно выправилось.

С другой стороны, можно предположить, что статистику просто научились подправлять в нужную сторону — не все ее данные вызывают достаточное доверие. К примеру, за последние годы выросло число незарегистрированных преступлений, которые для статистики остаются невидимы.

— А кто виноват в этих скачках психологического благополучия нашего общества?

Сама общественная ситуация. Практически везде, где происходят реформы, особенно такие радикальные, как у нас, психологическое состояние довольно сильно ухудшается, это наблюдалось и по всей Восточной Европе. При этом страна у нас больше, социальная среда не так однородна, и все оказывается намного сложнее. Можно говорить и о том, что политики наши действуют не так разумно, как руководители в восточноевропейских странах, и в результате мы переживаем эти переходные периоды более болезненно.

Демонстрация по телевизору смертей, насилия, преступлений сильно влияет на психологическое состояние жителей России, создавая образ агрессивного и враждебного окружающего мира.

— Принято заявлять, что во многом виноваты СМИ, создающие поток негативной информации...

Безусловно, и это является одним из важных факторов. Скажем, о громком убийстве можно вообще не сообщать, можно просто сообщить, а можно и труп показать. Наши СМИ явно предпочитают третий вариант, согласно принципу "труп оживляет кадр". И, конечно, постоянная демонстрация по телевизору смертей, насилия, преступлений — и аналогичная ситуация в кинофильмах, которые сегодня почти всегда посвящены бандитам, — сильно влияет на психологическое состояние жителей России, создавая образ агрессивного и враждебного окружающего мира.

— В связи с этим, стоит ли регулировать деятельность СМИ?

Во всех странах, в том числе в тех, которые считаются самыми демократичными, существует цензура — но не государственно-идеологическая, к которой мы привыкли, а нравственная.

Инициированное американским конгрессом исследование показало, что демонстрация агрессивности всегда приводит к возрастанию ее реального уровня. Поэтому западные СМИ, конечно, стремятся к свободе, но и общество, и государство стремятся ограничить количество насилия, которое те представляют обществу.

Иногда нам заявляют, что цензура вредна в любом варианте, а настоящая свобода СМИ состоит в полном отсутствии контроля над ними со стороны общества. Но это совершенно не так, о чем свидетельствует опыт демократических западных стран.

— Допустим, СМИ утихомирятся, а правительство будет переносить акцент своей работы с экономических на психологические показатели общества. Не будет ли это очередным экспериментом, очередной попыткой принудить человека к счастью, переделать его природу?

Считается, что природу человека переделать нельзя. Но с помощью общественных мер, системы законов, нравственных ограничений вполне возможно ограничить проявления негативных черт нашей природы и стимулировать проявления позитивных.

В нашем современном обществе позитивные явления тоже есть. Например, появление волонтерских обществ и движений. Или тот факт, что наши автомобилисты начали пропускать пешеходов.

И могу заметить, что в нашем современном обществе позитивные явления тоже есть. Можно вспомнить, например, тенденцию к появлению волонтерских обществ и движений. Или тот факт, что наши автомобилисты начали, наконец, пропускать пешеходов, хотя, конечно, делают это еще не всегда.

— Сегодняшний мир становится все более глобализованным. Мы, европейцы или американцы часто смотрим одни и те же фильмы, получаем одни и те же новости. Одинаково ли влияние этих факторов в разных странах или оно везде свое?

Во-первых, одними и теми же факторы нигде не бывают. Например, экономический кризис в разных странах проявляется по-разному. Во-вторых, все они накладываются на особенности национального менталитета, так что восприятие этих факторов тоже везде свое. Ярче всего это можно видеть на сильно различающихся видах менталитета — например, западного христианского или исламского.

Если говорить о России, то специфика нашего менталитета известна из работ наших ученых и философов, классических и современных. Можно упомянуть, в частности, коллективистские тенденции. Для американцев или других носителей западного мышления, основанного на индивидуализме, рыночные отношения — это одно, а для наших коллективистских традиций — совершенно другое.

— Можно сказать, что у России, действительно, свой "особый" путь?

Свой путь есть у каждого народа. Но Европа, при всех ее внутренних различиях, в культурном, геополитическом и прочих отношениях более гомогенна, чем Россия, поэтому наша историческая судьба отличается от судеб европейских стран больше, чем различаются судьбы внутри самой Европы. В этом смысле мы и говорим об "особом пути" России. Столь же "особый" путь, например, у Японии, Китая и т. д.

— Наши культурные особенности как-то усложняют нам адаптацию в современном глобальном мире?

Конечно, такое влияние есть. Пример — наше отношение к богатству. В европейском и американском обществе богатство воспринимается позитивно, а у нас оно никогда не культивировалось, в том числе и благодаря особенностям православия. В результате богатство большинством российского населения воспринимается негативно само по себе — отсюда и наше отношение к богатым людям.

Другая наша особенность — стремление к справедливости. Мы считаем, что мир должен быть устроен справедливо, что справедливо должны распределяться собственность, доходы. На этом фоне появление большого числа людей, которые заработали состояния явно несправедливыми способами, действует очень раздражающе.

— Может быть, тяжелое психологическое состояние современного общества в России возникает из-за противоречий между нашим менталитетом и политической, экономической ситуацией, в которой мы оказались?

Можно сказать и так. Во всяком случае, эти противоречия, несомненно, добавляются к действию остальных факторов. Скажем, в Венгрии или Чехии в ходе политических, социальных и экономических реформ психологическое состояние тоже ухудшалось — людям надо было адаптироваться к новым обстоятельствам жизни. При этом венгерский или чешский менталитет, несомненно, более подходит к рыночным отношениям, чем традиционный российский. Поэтому наши особенности, конечно, вносят свой вклад — хотя как дополнительный фактор, а далеко не единственный.

— Может случиться так, что в этом противоречии менталитет победит реформы, а не реформы — менталитет?

Не надо представлять национальный менталитет как нечто стабильное и неизменное, заданное раз и на все времена. Он способен меняться и адаптироваться к окружающим условиям. Реформы, прошедшие в России, уже привели к его изменению. Молодое поколение более индивидуалистично, более ориентировано на материальные ценности и менее на справедливость, чем старшее.

С другой стороны, корректировка наших реформ, их направление во многом вынужденно обусловлены спецификой нашего менталитета. В частности, отсюда выросла идея суверенной демократии. Это тоже попытка адаптировать западные демократические принципы к нашим особенностям. Происходит взаимоприспособление социальных институтов и менталитета. Скорее всего, "потери" понесут обе стороны: придется — и уже приходится — менять западные социальные модели, но придется меняться и нашему менталитету.