Жизнь сознания

Жизнь сознания, взятая в целом, имеет три специфических особенности.

1. Наше ясное сознание узко: в один момент времени мы можем созерцать только один предмет. Это не значит, что предмет созерцания должен быть прост или что впечатления не могут доходить до сознания иначе, как только по одному за раз. Такое мнение некогда существовало в психологии, но потом было оставлено. Экспериментально-психологические исследования нового времени показали, что мы можем сразу сознавать несколько впечатлений: для этого нужно только, чтобы различные впечатления были объединены в каком-либо отношении и представляли собой один предмет созерцания. Наши созерцания исходят из единого начала, которое, как единое, в один момент времени может иметь дело только с одним предметом. Но что это за начало? Нужно ли считать его простым явлением, которое сменяется с каждым новым предметом созерцания? Или нужно видеть в нём реальную основу всей душевной жизни? Ответом на этот вопрос служит другая особенность нашего сознания.

2. Жизнь нашего сознания течет без скачков и перерывов. В ней нет ни одного явления, которое возникало бы ex abrupto или стояло бы особняком. Новые явления развиваются на почве предшествующих и как бы подводят им итог; новые впечатления сознаются всегда в связи с наличным предметом созерцания и им определяются. Поэтому созерцаемые нами в предметах качества и количества всегда бывают относительны, а самые предметы созерцания, последовательно проходящие перед нами, образуют собой одно непрерывное целое, как бы один объект. Этот объект, однажды поставленный нами в созерцании, не снимается никогда: он принимает только различные формы, постепенно делаясь из неопределённого и простого все более раздельным и сложным. Созерцание его не прекращается, нужно думать, и во время сна: оно переходит лишь из ясного в тёмное. Этим объясняется, почему пробуждение служит не началом новой жизни сознания, а естественным продолжением прежней. Но если все предметы созерцания, с которыми мы имеем дело в течение своей жизни, образуют собой одно непрерывное целое, то и все акты созерцания от начала до конца нашей жизни служат проявлением единого начала, лежащего в оcнове всей душевной жизни.

3. Последнюю особенность сознания составляет его произвольность. Чем больше человек развивается, тем сложнее делаются предметы его созерцания, тем больше подробностей он может сразу обнять своим сознанием. Но вследствие узости сознания количество одновременно созерцаемых подробностей обратно пропорционально степени ясности их сознания. Вследствие этого параллельно с развитием человека должно было бы происходить, по-видимому, постепенное потемнение сознания. В действительности, однако, этого не бывает. Чтобы лучше рассмотреть какой-либо предмет, человек по произволу суживает сферу своего созерцания. Такое суживание известно под названием внимания. Не всякое внимание сопровождается сознательным усилием воли. На этом основании принято говорить о непроизвольном внимании в отличие от произвольного. Если, однако, присмотреться к условиям так называемого непроизвольного внимания, то его произвольный характер сделается ясным. Непроизвольное внимание привлекается предметами, которые: а) отвечают преобладающим в нас интересам, б) имеют связь с волнующими нас чувствованиями или в) легче всего могут быть усвоены. Последнее бывает, когда предметы, подлежащие усвоению, уже знакомы или когда их действие сильно или продолжительно. Все эти условия однородны: интересы и чувствования указывают на запросы воли; к естественным потребностям воли относится и лёгкость изучения. Воля и её запросы составляют, следовательно, последнюю основу не только произвольного, но и непроизвольного внимания. Но от внимания зависит направление нашей сознательной жизни. Следовательно, наша сознательная жизнь определяется в своём течении не внешними факторами, которые её возбуждают, а нашими внутренними потребностями, запросами и целями. И значит, реальная основа или субъект душевной жизни есть начало самопроизвольное, развивающее деятельность для удовлетворения своих потребностей.

Познает себя субъект через свои обнаружения, сознаваемые непосредственно. Всякое наше познавание заключает в себе две стороны, являясь актом сознания и самосознания. Как акт сознания, оно даёт нам знать, с чем мы имеем дело, какой предмет мы созерцаем перед собой — стол, стул, чернильницу, перо или что другое. Как акт самосознания, оно говорит нам, что, видя, например, стол, мы спокойно созерцаем, а не находимся в состоянии волнения или желания. Эти две стороны даны бывают всюду, хотя вследствие узости сознания никогда не сознаются с одинаковой ясностью. Иногда более ясно сознается предмет, иногда — акт созерцания, смотря по тому, на что бывает обращено наше внимание. Познание своё мы начинаем не с себя самих, а с внешнего мира, с окружающих тел; поэтому и свои обнаружения душевные первоначально мы познаем не в чистом виде, а в связи с телесными явлениями. Изучая тела, мы выделяем из них одно, нераздельно связанное с нами. Мы замечаем, что это тело является в своём роде единственным. В отличие от других тел оно не покидает нас никогда. Прикосновение к нему чего-либо постороннего мы не только видим, но и испытываем. Перемены его являются в нашей жизни событиями, приятно или неприятно волнующими наше существо. Через него мы исполняем свои хотения; хотим мы что-нибудь приблизить к себе — приближаем к нему, хотим удалить от себя — удаляем от него. В результате у нас слагается убеждение, что тело это и мы составляем одно, что его состояния — наши состояния, его движения — наши действия. На этой ступени самопознания мы отождествляем заботы о себе с заботами о своём теле. Мало-помалу у нас развивается способность отвлечения. Мы научаемся отрывать свой умственный взор от ярких образов внешней, чувственной действительности и сосредоточивать внимание на явлениях своего внутреннего, душевного мира. Мы находим в себе бесконечное разнообразие мыслей, чувствований, желаний. Для нас становится очевидным, что в этих-то явлениях, непосредственно воспринимаемых нами, но сокрытых от непосредственного взгляда других, и выражается наша сущность. Наше тело теряет в наших глазах своё прежнее значение; мы начинаем смотреть на него, как на внешний объект, который, подобно другим телам, воспринимается внешними чувствами и оказывает сопротивление нашей воле. Открыв явления внутреннего Mиpa, мы пытаемся свести их к логическому единству. К этому побуждают нас и присущее нашей мысли требование единства, и наше естественное желание понять себя. Мы выдвигаем на первый план определённую группу явлений, отвечающих коренным запросам нашей воли, нашему призванию, и с точки зрения этих явлений освещаем все остальные явления нашей душевной жизни. У обыкновенных людей жизненное призвание в большинстве случаев не бывает ясно выражено; поэтому и взгляд их на себя не отличается устойчивой определённостью. Один взгляд имеет человек на себя как на чиновника, другой — как на главу семьи, третий — как на члена товарищеского кружка и пр. Конечно, во всех этих взглядах должно быть нечто общее, отвечающее индивидуальным особенностям человека; но это общее остается обыкновенно тёмным и неопределённым. С изменением запросов воли естественно должен меняться и взгляд человека на себя. Бывают случаи, что человек под влиянием органического расстройства неожиданно для себя проникается новым настроением и новыми стремлениями. Потребность объяснить новое своё состояние приводит его к новому взгляду на себя. Какой-нибудь столяр вдруг приходит к мысли, что он германский император, и в этом смысле начинает действовать и истолковывать все известные факты своей жизни. Если при этом он наталкивается на факты, стоящие в явном противоречии с принятой им точкой зрения, он совершенно последовательно отвергает эти факты и приписывает их посторонней личности. Подобные случаи известны под названием «раздвоения личности». На самом деле в этих случаях не происходит никакого разделения личности: субъект остается единым, его рассуждения — логически последовательными, но у него получаются странные выводы, потому что он выходит из странных для здорового человека предположений.