Особенности российского менталитета в культурно-исторических проявлениях

В философско-антропологических учениях человек рассматривается, как правило, отвлеченно от какого-либо типа национальной культуры. Между тем природа человека допускает уникальные особенности, выделяющие его как представителя той или иной нацио­нальной культуры. Общие для всех людей качества проявляют себя по-разному, когда одно из них приобретает ни просто верховное, державное значение, но и в таком своем значении выглядит специфично, отражая сущность природы человека, принадлежащего к известному культурному образованию.

К какому приему можно прибегнуть, чтобы попытаться осмыслить феномен рус­ского человека, сущность его природы, особенности нравственно-психологического укла­да?

Представление о важнейших свойствах русского менталитета можно попытаться по­лучить из опыта русской истории и культуры. Оговорюсь сразу, что само понятие культуры в отношении России употребляется мной достаточно условно. Речь должна идти не о куль­туре как таковой, но об особом типе духовности, который и в своем идеальном содержании и в своих проявлениях глубоко антиномичен всяким культурным представлениям. Под сло­вом «культура» я понимаю накопленную в данном обществе сумму универсальных знаний и навыков, которые можно использовать в самых различных целях, но все эти знания орга­нично спаяны в одну систему со своеобразными моральными ценностями. Такая спаянность ни есть нечто само собой разумеющаяся. Она может быть очень слабой или отсутствовать вовсе. Еще славянофилы замечали, что в России существует глубокая антитеза между рус­ским типом духовности и культурой. Такое обстоятельство, на мой взгляд, имеет не только негативное, но и позитивное значение.

Общественные процессы позволяют достаточно хорошо выявить «истинно человече­ское», а в нашем случае «истинно русское». Своего рода путеводителем, направляющим наше внимание при обращении к отечественной истории и культуре, будет служить спор славянофилов и западников, начавшийся, как известно, в России в 40-х годах XIX в. и про­должающийся в наши дни.

Вспомним сначала, что согласно славянофилам Россия должна исторически разви­ваться самобытно, следуя своим духовным традициям. Пытаться европеизировать страну не только бессмысленно для нее, но и губительно. О каких самобытных традициях, образую­щих пропасть между Западом и Россией, может идти речь?

В первую очередь следует сказать о решительном возвышении милосердия над спра­ведливостью. Если на Западе человек будет отстаивать свои права из принципа, то назван­ная особенность русского типа нравственности делает русского очень инертным и снисхо­дительным, всепрощающим даже тогда, когда активных действий требует насущная необ­ходимость, просто инстинкт самосохранения. Следующим качеством, отличающим нравст­венно-психологический тип русского человека, можно назвать его нелюбовь к формализму, в том числе к правовому. Русским свойственно импровизировать закон. В России формаль­ные соглашения не любили купцы, которые, заключая договор о сделке, часто, что называется, били по рукам, доверяясь данному партнером слову, не любили и крестьяне, никогда не признававшие юридических правил поведения, а руководствовавшиеся в своей жизни обычаями и традициями.

Нелюбовь русских к формализму можно заметить уже даже по тому, как мы общаемся. В России принято общение «по душам», т.е. простота и правдивость в разговоре с собе­седником. Делиться личными переживаниями, иногда с первым встречным, это для нас норма. Отмечая такую особенность нашего поведения, европейцы говорят, что у них люди принципиально стараются держать дистанции между собой. Формализм ими блюдется как подстраховка в личной жизни.

Правовая культура — вопрос, на котором стоит остановиться чуть подробнее. В пра­вовом сознании западного индивида живут убеждения, родственные его нравственному миру. Но это не значит, что развитое правовое сознание является само по себе критерием высокой нравственности. К нравственным этическим принципам, способствующим эффек­тивному функционированию права, следует отнести приоритет справедливости над мило­сердием и эгоистическое самопринуждение. Нравственное содержание наличествует в лю­дях в разной степени. Справедливость выше милосердия, но не всегда превыше всего. Когда мы говорим о правовой этике, речь должна идти о том, что именно из нравственных качеств преобладает в человеке. Так, приоритет справедливости над милосердием, а не наоборот, будет отвечать такому правовому принципу, как равномерное воздаяние за содеянное. Пра­вовые нормы, призванные, как хорошо показал Б.Н. Чичерин (Чичерин Б.Н. Нравственный мир // Русская философия права: философия веры и нравственности. (Анто­логия). СПб.: Алетейя, 1997. С.81-110.), защищать прежде всего личный интерес, при условии определенного его ограничения, совпадают с такой этической нормой, как эгоистическое самопринуждение. Не прогресс нравственности привел людей на Западе к правовому строю, но последний удерживает их от нравственного регресса.

Западный человек может нарушить закон, но, во всяком случае, его менталитет дела­ет его более иммунизированным от такого желания, чем русского. Русский же поступает согласно правовым требованиям только для того, чтобы избежать неприятностей, посколь­ку его нравственные мотивы, как правило, выходят за рамки формального права. При этом существует одна опасность. Если в обществе процветает правовой скептицизм при отсутст­вии этического эквивалента, тогда общество деградирует в нравственном отношении. В Японии таким эквивалентом являются так называемые гири, т.е. традиции и обычаи. В Ко­рее это буддийская этика. В Китае — конфуцианская культура с ее принципом внешней целесообразности. В России такой замены нет. Православная этика решительно утверждает милосердие и любовь, всепрощение как принципы межличностных и общественных отно­шений. Но любое гражданское общество предполагает своим основанием социальную спра­ведливость, а не любовь и сострадание. Правовая система развитых правовых государств имеет свое основание в сознании живущих там людей. Это люди, которые все оценивают исходя из своих личных интересов. Эгоизм в этом мире есть норма жизни, но эгоизм обла­гороженный или, по выражению Маркса, сдержанный. Он находит поддержку в юридиче­ском праве, призванном прежде всего охранять круг личных интересов граждан. В России всегда существовал примат общего над личным как один из критериев русского типа нрав­ственности, русской духовности. Уродливые формы, которые принимает сегодня индиви­дуализм в России, показывают, что его нет в традициях русской культуры.

Торжество принципа внешней целесообразности в западной культуре чрезвычайно плодотворно сказалось на практической стороне жизни. Достижение какого-либо результа­та должно быть максимально облагорожено, как и сам результат. Так, например, еще сред­невековый мастер тратил время и силы на то, чтобы изготовить искусное клеймо на внут­ренней части замка, которое, как он знал, никто не увидит. Существующие сегодня в России немецкие поселки снабжены водопроводом усилиями самих поселенцев. Важно не просто получать воду, но делать это максимально удобно. Русские в соседних поселках, презрев такое удобство, будут носить воду на руках с помощью ведер. Они понимают, конечно, что и как можно сделать, чтобы облегчить свой труд, но русским несвойственно прилагать спе­циальные дополнительные усилия ради того, чтобы избавить себя от внешних неудобств, которые в их представлении, в общем, терпимы. Внешние бытовые неудобства, встречаю­щиеся сплошь и рядом в России, есть не результат случайных обстоятельств, а результат специфики русской культуры.

Можно утверждать, что благоприятные условия какой-либо деятельности не являют­ся для русских ее атрибутами. Потому русский будет эффективно работать в таких услови­ях, в которых европеец работать с таким же результатом не сможет. Полуголодные русские рабочие в годы Великой Отечественной войны работали за станками зимой под открытым небом, перевыполняя норму. И сегодня, в мирных условиях, русские люди работают за пла­ту, которая едва позволяет им не голодать. Значение такой особенности русской ментально­сти для экстремальных ситуаций переоценить нельзя.

Когда мы говорим о духовных традициях какого-то народа, то имеем в виду те убеж­дения людей, которые освящены в их сознании, укоренены в их нравственно­психологическом укладе. Что-то здесь, по выражению А.С.Хомякова (Хомяков А.С. «Семирамида» // Хомяков А.С. Соч. в 2 т. Т.1. Работы по историософии. М., 1994. С.15- 446.), является высшей точкой всех его (народа) помыслов и желаний. Это некий идеал, который в отношении рус­ского народа можно сформулировать примерно так: если жить хорошо, то жить хорошо всем. У американца его идеальное стремление может быть выражено следующим образом: жить так, как я хочу. Американская эгоистичная идея получает ограничение в таком миро­устройстве, как демократическое правовое государство, обеспечивающее сохранение при­мата личного интереса любого из граждан над интересом общественным, но не дающее вы­литься личному эгоизму в нарушение прав других. Это и есть собственно культурный под­ход, когда ограничивается, облагораживается естественное и некрасивое. Русская идея, ко­торая прекрасна сама по себе, привела к деспотизму. Этика любви и милосердия не может возвышаться над этикой закона в человеческом обществе. Если политическая власть ставит перед собой цель реализации абсолютных, ничем не ограниченных ценностей, тогда и при­нуждение становится неограниченным, поскольку не закон, а такие ценности превыше все­го. Конечно, при деспотизме любовь и милосердие становятся совершенно отвлеченными понятиями. Пожалуй, первым из русских философов осознал это Вл. Соловьев (Соловьев В.С. Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории // Соловьев В. С. Соч. в 2 т. 2-е изд. Т.2. М.: Мысль, 1990. С.635-762.).

Насильственная европеизация страны Петром I не сделала Россию Европой, не вы­травила из России духовное содержание, обеспечившее в будущем победу большевиков. Феномен большевизма в России некоторые современные исследователи-патриоты объяс­няют инфекционным заражением, а источником инфекции называют Запад. Но для того, чтобы организм начал болеть, необходимо взаимодействие инфекционных бактерий и орга­низма. Если на Западе коммунизм с его учениями тяжелых последствий не имел, то в Рос­сии коммунизм пришелся как огонь к хворосту.

Сегодня мы освободили себя от внешнего насилия, отринув, казалось бы, идею, ко­торая помогала такому насилию осуществляться, но в нас не рождается иное достойное со­держание. Мы продолжаем мечтать о государстве, которое само по себе будет заботиться о людях, которое можно будет любить и уважать. В русских простых людях нет понимания того, что государство не может быть справедливым без контроля со стороны самих граж­дан, без наличия гражданского общества, способного поставить перед государством свою волю как закон. Вообще русскому тяжело основать свое благополучие на справедливости. Русским нужна, прежде всего, не социальная справедливость, а полюбовное идеальное со­глашение. Если русского поставить в ситуацию, которая даст ему возможность почувство­вать себя судьей, и он будет волен наказать по справедливости или простить, то скорее все­го он простит.

В конце XVII в. Россия подошла к краю пропасти и чтобы сохранить себя, должна была начать развиваться вопреки своему духовному укладу. Реформы Петра I не могут быть оценены однозначно уже потому, что, будучи необходимыми для внешнего мироустройст­ва, для традиций русского духа они были чужими и лишними. По меткому замечанию А.Толстого (Толстой А. Один день из жизни Петра // Толстой Алексей. Избранное. М., 1984. С.25-42.), Петр не вывел Россию на европейский двор как равную среди равных, а вытащил ее туда за волосы, излупив до крови. Россия стояла среди европейских дам в неле­пом для себя наряде, вытирая кровь рукавом и дико озираясь, вызывая страх и неприязнь. Но Россия выжила и заставила считаться с собой других. Феноменально терпеливый рус­ский народ построил государство, чрезвычайно крепкое внешне, но лишенное прочной внутренней связи. Страна выросла и окрепла как государство, но то оформление общест­венной жизни, которое стало получать русское общество, никак не отвечало его внутренне­му миру, его душе.

Такое противоречие внешнего и внутреннего присуще русскому человеку. В нем живет мечта о земном рае, не требующем строгого оформляющего начала, необходимого для любо­го исторического развития. Такую мечту обоснованно попытались выразить еще славянофи­лы. Ошибочно думать, что они говорили о какой-то особенной форме государственного уст­ройства как о самом заветном. В своих желаниях они шли гораздо дальше. Славянофилы во­обще отрицали всякую форму, всякое государство как цель. Государство им виделось только средством, которое до времени следует сохранить и которое поможет прийти к идеальному общественному мироустройству. И это были планы не о небесном, но о земном.

Русский человек, каким его создала природа, за призрак счастья, за журавля в небе готов пуститься во все тяжкие и обречь себя на годы страданий и великие несчастья. И это действительность, которую надо принять. Почему-то, рассуждая о судьбе России и пытаясь увидеть выход из неудачно складывающейся истории, считают само собой разумеющимся, что такой выход есть и его нужно только найти. Куда больше оснований полагать, что Рос­сия едва ли перестанет быть страной «униженных и оскорбленных». Простые русские лю­ди, не разучившиеся доверять своим непосредственным переживаниям, пессимистично смотрят на свое будущее в отличие от ученых, черпающих свои суждения из книг.

Многие русские мыслители, показывая негативные черты русского менталитета, го­ворили о необходимости их исправления. Любой нации свойственна определенного типа духовность, которая во многом обуславливает ее тип культуры. В определенной степени любая культура должна быть консервативна, что позволяет нации сохранить ее лицо. В то же время любая культура должна исторически развиваться во всех своих аспектах. Факто­ром такого развития является содержание существующих духовных традиций. В противном случае народ обречен на историческое прозябание, какими бы внешне эффектными явле­ниями периодически не давала о себе знать его история. В такой стране всегда будет что-то начинаться, но начатое никогда не будет получать определенного завершения...