Эффект последействия реальной агрессии (Л. Берковиц)

Даже несмотря на то что воображаемая агрессия не ослабляет агрессивные тенденции (за исключением случаев, когда она приводит агрессора в хорошее настроение), в определенных условиях более реальные формы нападения на обидчика снизить желание причинять ему вред в будущем. Однако механизм этого процесса является достаточно сложным, и прежде чем понять его, вам следует познакомиться с некоторыми его особенностями.

Некоторые факторы, способствующие повышению агрессивности

Сдерживание агрессии может вызвать разочарование

Так как агрессивно настроенные люди активно стремятся причинить вред своим предполагаемым обидчикам, то очевидно, что они будут испытывать разочарование, если не смогут добиться своей цели. Этот вывод будет справедливым и в том случае, когда эти люди сами являются источниками сил, сдерживающих их агрессию.

Мы можем наблюдать примеры подобного разочарования во многих экспериментах, выполненных еще несколько десятилетий тому назад. В самых ранних из них преднамеренно доведенные до состояния крайнего раздражения мужчины, которым запрещали отвечать на любые провоцирующие действия, впоследствии демонстрировали более высокую агрессивность по сравнению с членами контрольной группы, которым разрешали отвечать на полученные оскорбления. Таким образом, временное препятствие проявлению ответной реакции подвергшегося оскорблению человека, по-видимому, повышало его агрессивные намерения. Несколько лет тому назад я показал, что блокирование агрессивных побуждений, вызванных нанесенным оскорблением, приносило особо сильное чувство разочарования тем эмоционально возбужденным людям, которые собирались отплатить своим обидчикам. Стремившиеся свести счеты люди испытывали сильное разочарование, когда лишались возможности реализовать свои агрессивные устремления (Ebbesen, Duncan & Konecni, 1975).

В рассмотренных случаях ограничения устанавливались извне, но я полагаю, что подобное разочарование испытывают и те люди, которые сами не позволяют себе осуществить желаемые действия. Последствия подобных самоограничений могут быть примерно такими же: агрессивные желания, вне зависимости от того, подавляются они изнутри или извне, могут вызвать повышенную внутреннюю напряженность и еще более настойчиво побуждать к нападению на других людей.

Некоторые психотерапевты рассматривают подавленную агрессию в качестве основной психологической проблемы, поскольку нередко наблюдают вызванные ею чувства обиды и враждебности у своих пациентов. Многие из них оказываются чрезвычайно озлобленными и готовыми наброситься на своих оскорбителей. Однако но той или иной причине они опасаются последствий прямого нападения, что становится причиной все большего эмоционального расстройства. Тем не менее мы должны признать, что напряжение и возросшая агрессивность этих пациентов становятся результатом блокирования активированного побуждения к агрессии. Пациенты не ощущали бы этого внутреннего разлада, если бы не испытывали эмоционального возбуждения и не имели бы активного желания причинить вред другим людям (по крайней мере, мысленно).

Эскалация агрессии

В некоторых случаях происходит эскалация агрессии. Не довольствуясь первыми ударами, нападающие входят в раж и продолжают наносить их со все большим ожесточением. Их ярость нарастает до тех пор, пока они сами не начинают ощущать усталость или не понимают, что поставленная цель уже достигнута. Последствия такого поведения могут оказаться трагическими.

В июне 1988 году в штате Луизиана был приведен в исполнение смертный приговор в отношении 28-летнего Эдварда Бирна, совершившего убийство женщины в процессе ограбления. Бирн назначил встречу своей жертве, поскольку заранее знал, что в тот день она должна была получить на работе большую сумму денег. Однако в своих показаниях он настаивал на том, что не собирался ее убивать. Он планировал лишь ударить свою жертву молотком по голове, чтобы лишить ее сознания. Однако первый удар оказался недостаточно «успешным», и Бирн стал бить женщину до тех пор, пока она не перестала подавать признаков жизни.

Если допустить, что Бирн говорил правду и действительно не собирался убивать свою жертву, то как объяснить то множество ударов, которые он ей нанес? Его первый удар не лишил ее сознания, но должен ли он был повторить его так много раз и с такой жестокостью? По-видимому, в этой ситуации Бирн не вполне контролировал свои действия.

В действительности данный тип автоматической эскалации агрессии не является чем-то необычным. Например, подобный эффект наблюдается при проведении лабораторных экспериментов, в которых субъектов исследования просят наказать студента, находящегося в другой комнате. По мере того как испытуемые наказывают другого человека (в действительности не существующего), их действия становятся все более и более жестокими. Это явление наблюдается и в тех случаях, когда субъекты исследования никак не провоцируются своими жертвами или экспериментаторами. Как и в случае с Бирном, ин­тенсивность их действий нарастает с каждым новым ударом, наносимым жертве (Goldstein, J.H., Davis R.W. & Herman, D. 1975). В чем же причина подобного явления?

Психологические процессы, способствующие эскалации агрессии

Существует множество причин эскалации агрессии, поэтому я назову только некоторые из них. Во-первых, агрессор, по мере нанесения все новых ударов своей жертве, становится все более и более возбужденным, так что его собственное внутреннее состояние начинает служить дополнительным источником стимулирования агрессивных действий, по крайней мере на какой-то период времени. Эд Бирн, вероятно, также приходил во все большее возбуждение, нанося удары женщине, которую он хотел ограбить. Возможно, что его воодушевляла собственная смелость, ощущение грозящей ему опасности, внутреннее беспокойство или просто удовольствие от испытываемых переживаний.

Во-вторых, влияние факторов сдерживания агрессии может существенно ослабнуть. После того как Бирн нанес первые удары, он, вероятно, стал все меньше и меньше задумываться о возможных последствиях своих действий. Возможно, что причиной этого было внутреннее смятение, не позволившее ему удержать себя от продолжения бессмысленно жестокого поведения.

Я не могу с уверенностью сказать, происходил ли при этом процесс самостимуляции. Я уже замечал несколько раз, что мысли и слова, имеющие агрессивный подтекст, могут породить другие идеи, имеющие сходный смысл, и даже активировать проявление агрессивных тенденций. Люди, считающие для себя возможным умышленно причинить страдание другому человеку и не беспокоящиеся о последствиях такого поведения, могут внушать себе различные агрессивные мысли и, таким образом, побуждать себя к совершению еще более жестоких действий. Вероятно, что и Бирн побуждал себя к насилию именно таким способом. Несомненно, он думал о насилии во время нанесения ударов своей жертве, и эти мысли стимулировали дальнейший рост его агрессивности.

Кроме того, возможно, что Бирна подхлестывали мысли о необходимости скорейшего достижения его агрессивных целей. Предлагаемые мною рассуждения помогут объяснить, почему такой ход событий может считаться вполне вероятным. Реакция нападающего на его собственные агрессивные действия отчасти зависит от того, насколько близко он подошел к решению поставленной им задачи. Когда агрессор находится в состоянии возбуждения и хочет причинить своей жертве боль, то первая информация о ее страданиях приносит ему желаемое чувство удовлетворения и побуждает к еще более жестоким действиям. Когда же он видит, что сумел достичь своей цели и причинить объекту агрессии те повреждения, которые соответствовали его исходным намерениям, он считает свою задачу выполненной и прекращает нападение. При отсутствии других факторов влияния (например, страха перед наказанием) агрессор действует все более интенсивно по мере приближения к поставленной цели и прекращает свои атаки, когда считает, что достиг желаемого результата.

Эскалация насилия в семье

Социолог Мюррей Страус (Murray Straus) из университета города Дарем (штат Нью-Гемпшир), на чьи работы я неоднократно ссылался в этой книге, указывал на то, что семейные стычки нередко служат примером процесса акселерации агрессии. Когда он попросил своих студентов рассказать ему о том, как вели себя их отцы и матери во время трех последних серьезных «конфликтов или недоразумений», происходивших в семье, то их ответы позволили установить, что ссоры между родителями редко ограничивались проявлением лишь одного типа агрессии. Чем интенсивней была словесная перепалка, начинавшаяся со взаимных обвинений и переходившая к грубым оскорблениям и требованиям убираться из дома, тем выше оказывалась вероятность возникновения агрессии с применением физического насилия. И для отцов, и для матерей «по мере роста интенсивности вербальной агрессии происходил резкий всплеск вероятности физической агрессии» (Straus, 1974).

Полностью в соответствии с моей точкой зрения Страус использовал свои наблюдения для критики использования «вентиляцио- нистского» подхода при проведении консультаций по семейным проблемам. Он отмечал, что некоторые сторонники данного метода настаивали на том, что «супруги, которые ссорятся между собой, обычно продолжают жить вместе» — до тех пор пока их ссоры протекают «в рамках дозволенного» и пока муж и жена не начинают открыто нападать друг на друга. В этих пределах, утверждают приверженцы «вентиляционизма», супруги не должны себя сдерживать и проявлять снисхождение друг к другу. Нетрудно понять, что главная сложность применения таких рекомендаций заключается в удержании агрессии в определенных границах. Ведь на практике довольно часто происходит эскалация супружеского конфликта. Связано ли это со взаимным антагонизмом супругов или с тем, что они сами подстрекают себя к повышению агрессивности своих действий, но обмен взаимными претензиями может легко превратиться в обмен настоящими оскорблениями, от которых недалеко и до применения физического насилия. Разумеется, я не утверждаю, что мы не должны говорить своим близким о том, что раздражает нас в их поведении, но я считаю, что сообщать об этом следует в спокойной, деликатной манере, без использования прямых обвинений. При этом мы не должны демонстрировать свою воинственность и готовность причинить боль.

Почему люди прекращают нападение?

Теперь нам следует задаться следующим вопросом: если агрессия нередко идет по нарастающей, то почему она может прекращаться до того, как полностью выходит из-под контроля? Хотя Эд Бирн не смог остановиться, прежде чем не забил свою жертву насмерть, все же большинство из нас, даже несмотря на крайнее эмоциональное возбуждение, прекращает свои атаки еще до того, как их последствия становятся необратимыми.

Отчасти это явление может быть объяснено индивидуальными различиями в способностях к самоограничению. В главе 5 «Идентификация склонности к насилию» отмечалось, что некоторые люди, в частности те, кого я назвал «эмоционально-реактивными агрессорами», быстро возбуждаются в тех случаях, когда они оказываются в сложной ситуации или испытывают воздействие провоцирующих факторов. При этом они с трудом могут сдерживать импульсы, подталкивающие их к совершению насилия. Другие же люди обладают более развитыми способностями к самоконтролю. Когда они понимают смысл совершаемых поступков и не находятся целиком во власти охвативших их чувств, начинают действовать их внутренние центры сдерживания агрессии. Поэтому такие люди могут взять себя в руки и прекратить свои опасные действия. Эд Бирн, по-видимому, не обладал достаточными способностями самоконтроля. (В этой главе я еще вернусь к проблеме самоконтроля и рассмотрю ее более подробно.)

Другие факторы, в особенности уровень восприятия достижимости цели, также могут вносить свой вклад в эскалацию агрессии. Как я уже отмечал ранее, при отсутствии ограничений люди нападающие могут избивать своих жертв до тех пор, пока не убедятся в том, что своими действиями они смогли достичь желаемой цели. Поэтому они прекращают агрессию, когда считают свою главную задачу — нанесение достаточных повреждений своей жертве — выполненной.

Давайте теперь рассмотрим одно свидетельство в подтверждение правильности сделанных предположений.

Доказательство снижения агрессивности после совершения нападения

Исследование катарсиса, происходящего при совершении агрессии, является довольно сложным, и всесторонний обзор литературы по этой проблеме быстро позволяет выявить противоречивость результатов многих работ. Я считаю, что трудность согласования подобных противоречий определяется главным образом отсутствием очевидных критериев оценки силы побуждения к агрессии. Ведь мы можем лишь наблюдать действия участников экспериментов и не знаем причин, по которым они ведут себя с той или иной степенью агрессивности. Это означает, что мы не можем быть уверены в том, что любое ослабление открытой агрессивности участника эксперимента после нанесения им первых ударов своей жертве действительно происходит вследствие ослабления его мотивации к насилию (то есть к катарсису). Как подчеркивал Рассел Гин (Russel Geen) и его ученики из университета г. Колумбия (штат Миссури), снижение агрессивности субъекта исследования может быть обусловлено его чувствами вины и/или беспокойства, которые будут заставлять его ограничивать дальнейшее нанесение ударов жертве.

Несмотря на подобную неопределенность, я считаю, что в некоторых исследованиях были получены результаты, дающие основания предполагать, что в подобных ситуациях процесс катарсиса действительно происходит, правда, при соблюдении определенных условий. Из этих экспериментов для вас могут представлять интерес следующие два, но вам следует помнить, что такой слишком избирательный подход не отражает всего многообразия исследовательских работ по данной проблеме.

Пока лицо, причиняющее неудобства, не будет наказано. Первое исследование, результаты которого я хотел бы рассмотреть, выполнили Энтони Дуб и Лорен Вуд (Anthony Doob & Lorainne Wood) из университета г.Торонто, провинция Онтарио (Канада). Эти результаты хорошо согласуются с теоретическими рассуждениями, приведенными мною выше. В качестве испытуемых в этом эксперименте выступали студенты и сту­дентки университета. Первоначально каждый из них получал задание по сортировке карточек. Во время выполнения этого задания их всячески отвлекала от дела и доводила до состояния крайнего раздражения специально подготовленная студентка, действовавшая по заданию экспе­риментаторов. Внезапно руководители эксперимента заставляли ее заучивать на память числа, объединенные с конкретными словами.

Это фиктивное задание по запоминанию чисел давалось для того, чтобы создать у испытуемых впечатление наказания досаждавшей им студентки. При этом двум третям испытуемых сообщалось, что студентка за каждый неправильный ответ будет подвергаться воздействию электрошока; оставшаяся же треть испытуемых рассматривались в качестве контрольной группы. Так как исследователи хотели выяснить, имеет ли значение то, кто будет причинять боль агрессору, то половина испытуемых должна была назначать наказание за ошибки в ответах, а другая половина — их исполнять. При этом для обеих половин создавалось впечатление, что студентка получала наказание одинаковой силы всякий раз, когда она давала неправильный ответ. При этом члены контрольной группы ничего не знали об использовании электрошока. Финальный уровень агрессивности всех испытуемых в последней фазе опыта определялся по числу случаев использования ими электрошока как меры, с помощью которой они оценивали степень негативного влияния помощницы экспериментаторов на решение задачи по сортировке карточек.

На диаграммах рис. 11-2 приведены данные о среднем количестве применения электрошока участниками эксперимента, находящимися в разной степени раздраженности. Исследование позволило установить, что в итоге штрафные санкции студентов зависели не только от их собственного эмоционального состояния, но и от того, применялось ли наказание к помощнице экспериментаторов ранее. Таким образом, когда испытуемые не провоцировались действиями этой женщины, то им было проще решиться на использование электрошока в финальной части опыта, если она уже наказывалась.прежде — либо ими самими, либо экспериментаторами. Возможно, студенты считали, что предыдущее наказание виновной может служить основанием для принятия к ней столь же строгих мер.

Однако реакция студентов была совершенно иной, когда помощница экспериментаторов провоцировала их на ответные действия. В этой ситуации те испытуемые, которые считали, что эта женщина уже наказывалась ранее — либо экспериментаторами, либо ими самими, — проявляли по отношению к ней меньше агрессивности, чем те студенты, которые считали, что она не подвергалась воздействию электрошока прежде. По-видимому, они были удовлетворены уже тем, что надоедавшая им персона получала наказание от кого-нибудь другого, и для них было не особенно важно причинить ей боль непосредственно своими действиями (Doob &Wood, 1972).

Рис. 11-2. Уровень агрессивности по отношению к помощнице экспериментаторов после того, как она либо подвергалась, либо не подвергалась наказанию электрошоком (Данные взяты из: Doob & Wood (1972) Copyright 1972 by the American Psychological Association. Адаптировано с разрешения авторов).

Чем вызвано отмеченное различие: не повышенной ли агрессивностью в крови?

В определенной мере, да. Но давайте посмотрим, что еще могло бы произойти в эксперименте Дуба и Вуда при условии провоцирования его участников. Те испытуемые, которые не наказывали мешавшую сообщницу экспериментаторов, спокойно сидели, ожидая, что это сделает кто-нибудь другой. Еще в 1973 году в своей работе, посвященной рассмотрению проблем катарсиса, Альберт Бандура ставил вопрос о том, действительно ли те испытуемые, которые находились в этом состоянии ожидания, могли быть отнесены к соответствующей «контрольной группе». На самом деле провоцируемые субъекты исследования могли размышлять в это время о плохом отношении к ним, так что их агрессивные побуждения, вероятно, по- прежнему оставались достаточно сильными или даже нарастали. Люди в предполагаемых условиях катарсиса (наказывающие своих обидчиков) могли бы быть менее пунитивными по отношению к провоцировавшему их человеку в конце эксперимента только потому, что они были бы слишком заняты решением собственной задачи, чтобы размышлять о его действиях, и таким образом, не стали бы возбуждать в себе агрессивные чувства.

Другое исследование катарсиса также было выполнено в университете г.Торонто. Его автором был Владимир Конечны (Vladimir Conecni), работающий в настоящее время в университете г.Сан-Диего, штат Калифорния. Конечны обратился к той же проблеме контрольной группы, которую впервые поднял Бандура. Полученные им результаты дают еще больше информации об условиях, влияющих на вероятность агрессивного катарсиса, поэтому мы рассмотрим их более подробно.

В начале своих экспериментов Конечны заставлял своих испытуемых (студентов и студенток университета) работать во время индивидуальных занятий над решением нескольких задач совместно с другим студентом (помощником экспериментатора), что во многом напоминало исследование, выполненное Дубом и Вудом. Во время этой первой фазы этот «другой студент» вел себя по отношению к испытуемому либо нейтрально, либо в невыносимо грубой манере. Далее создавались условия для вмешательства испытуемых. Как и в эксперименте Дуба и Вуда, имел место промежуточный период, в течение которого одни испытуемые наказывали помощника экспериментатора с помощью электрошока всякий раз, когда он допускал ошибку в воспроизведении заученной информации, а другие не предпринимали никаких мер воздействия в течение определенного периода времени, ожидая наступления финальной части эксперимента. Кроме того создавались условия, при которых испытуемые не наказывали помощника экспериментатора, а получали задание, требовавшее напряжения их умственных сил. Например, они в одиночку занимались решением математических задач, предположительно для того, чтобы определить их трудность. Конечны также придал своим экспериментам некоторые особенности, которые следует упомянуть особо: поскольку он хотел узнать, смогут ли с течением времени успокоиться те испытуемые, в отношении которых применялись провоцирующие действия, то этим людям разрешалось применять ответные меры только по истечению определенного интервала времени. Длительностью от 7 до 13 минут. Наконец, каждый испытуемый имел возможность причинить «умеренную боль» помощнику экспериментатора, чтобы таким образом оценить степень его вмешательства в процесс решения задач другими студентами.

Конечны удалось установить, что, во-первых, результат вмешательства в деятельность испытуемых определялся их эмоциональным состоянием. В пояснениях к рис. 11-3 перечислены способы подобного воздействия на испытуемых, получавших короткое (7-минутное) задание. Природа этих коротких заданий не оказывала значительного влияния на число применений электрошока теми студентами, которых специально не доводили до раздражения. Обычно они не стремились серьезно наказать помощника экспериментатора вне зависимости от того, какое задание получали.

В то же время характер полученных заданий заметно сказывался на поведении раздраженных испытуемых. Те из них, кто должен был просто сидеть и ждать, проявляли наивысшую пунитивность, а те, кто решал математические задачи, оказывались настроенными наименее агрессивно. Во многом в соответствии с предположениями Бандуры именно разгневанные испытуемые особенно тяготились провоцирующими действиями помощников экспериментатора во время ожидания наступления следующей фазы эксперимента и, таким образом, сохраняли свое раздражение или даже усиливали свои агрессивные побуждения. Те же испытуемые, которые получали отвлекающее задание, не становились более возбужденными, а, напротив, постепенно успокаивались, так как их мысли были заняты решением математических задач. Несмотря на то что подобная умственная деятельность, по-видимому, не устраняла агрессивных намерений провоцировавшихся испытуемых, все же те из них, кто уже наказывал мешавшего им помощника экспериментатора, оказывались настроенными менее воинственно. Фактически они становились наименее агрессивными из всех испытуемых, подвергавшихся внешним воздействиям трех упомянутых выше типов, и проявляли не большую пунитивность, чем те участники эксперимента, которые не испытывали воздействия внешних раздражающих факторов. По-видимому, они ощущали ослабление склонности к агрессии вследствие катарсиса, испытанного ими во время предыдущих наказаний провоцировавших их помощников экспериментатора.

Рис. 11-3. Количество воздействий электрошоком, назначенных помощнику экспериментатора раздраженными и нераздраженными испытуемыми после выполнения ими кратковременных заданий (Данные взяты из: Konechny, 1975 b. Copyright 1975 by the American Psychological Association. Публикуются с разрешения автора).

Эти результаты не следует истолковывать таким образом, что нам следует атаковать вызывающих наше раздражение людей для того, чтобы ослабить свои агрессивные побуждения. Много веков тому назад Вергилий заметил: «Время способно излечить многие наши страдания», и результаты, полученные Конечны, указывают на то, что этот древнеримский поэт был прав по крайней мере при соблюдении некоторых условий. В конце рассматриваемого эксперимента раздраженные испытуемые, которые должны были в течение длительного периода (продолжительностью 13 минут) заниматься порученной им нейтральной деятельностью — пассивным ожиданием или решением математических задач, становились менее агрессивными, чем те раздраженные испытуемые, которым отводилось только 7 минут для принятия решения об использовании электрошока. Таким образом, их агрессивные побуждения, по-видимому, просто ослабевали с течением времени.

Возвращение наших мыслей в спокойное состояние

Этот результат содержит в себе важный вывод. Мы не должны нападать на обидевшего нас человека, для того чтобы пережить «эффект катарси­са» (определяемый как пониженная вероятность агрессии). Само время может сделать нас более миролюбивыми, разумеется, если мы сами не будем постоянно вспоминать о доставивших нам страдание событиях и сможем переключить свое сознание на другие проблемы.

Незадолго до наступления XX века один молодой человек, которого интервьюировал один из пионеров современной психологии Стэнли Холл, рассказывал о том, как ему удавалось справиться с нередко возникавшим у него чувством раздражения. Здесь будет уместно привести один из описанных им случаев:

Однажды, когда мне было 13 лет, я страшно рассердился на родителей и ушел из дома, поклявшись, что больше туда не вернусь. Стоял чудесный летний день, и я гулял по живописным тропинкам в окрестностях нашего города до тех пор, пока тишина и очарование природы не успокоили мои чувства. Я вернулся домой раскаявшимся и умиротворенным. С тех пор всякий раз, когда я испытываю приступы гнева, я прибегаю к подобному методу, который лучше всего помогает мне справиться с моими отрицательными эмоциями(цит. по: Tavris, 1989, р. 135).

Как было бы хорошо, если бы каждый из нас мог найти собственные «живописные тропинки», прогулки по которым могли бы помочь забыть нанесенную ему обиду.

Долгосрочные опасности удовлетворения агрессивных чувств

Нападение на провоцирующего вас человека не обязательно окажется хорошим выходом из возникшей ситуации вне зависимости от того, какое удовлетворение может принести вам эта агрессия. Начав атаку на своего обидчика, первоначально мы можем получить удовольствие от своих действий: помимо достижения агрессивных целей мы можем надеяться на то, что дадим ему хороший урок на будущее и сможем показать другим людям (а возможно, и себе), что никому не позволим помыкать собой.

Однако за подобное удовольствие все равно придется платить. Люди, подвергнувшиеся нашему нападению, могут ответить нам в том же духе, что неминуемо приведет к длительному обмену агрессивными и контрагрессивными действиями. Существует и другая, не такая очевидная возможность развития событий. Как я указывал в главе б «Развитие склонности к насилию», агрессоры нередко испытывают удовольствие, когда видят, что им удалось причинить вред атакованным им людям.

Благодаря получению подобного подкрепления они с большей вероятностью будут готовы нападать на других людей, даже если возникшая в будущем ситуация окажется существенно иной. Поэтому хотя наши агрессивные побуждения и могут ослабнуть после наказания провоцировавших нас людей, но при этом возникнет лишь краткосрочное уменьшение вероятности новых проявлений нашей агрессивности.

В долгосрочном плане мы, скорее всего, станем еще более агрессивными, чем были в прошлом.

Может оказаться полезным поговорить с кем-нибудь о своих проблемах

Не исключено, что вас не убедили мои аргументы, приведенные в данной главе. Вы можете размышлять приблизительно следующим образом: «Вероятно, не существовало бы такого широкораспространенного убеждения в преимуществах открытого выражения агрессивных чувств, если бы проявление эмоций н^имело какого-либо значения». Я спешу убедить вас в том, что вы правильно поняли то, что я хотел сказать в этой книге.

Я постоянно подчеркивал, что выражение чувств может происходить различными способами, но оспаривал лишь допустимость такой формы проявление раздражения, при которой провоцируемый человек начинает угрожать другим людям или даже нападать на них. Я не возражаю против демонстрации-раздражения с помощью мимики или жестов (если только эти действия не содержат в себе прямой угрозы) или же против высказывания своих чувств в неагрессивной манере. Задумаемся чеще раз над строчками Уильяма Блейка, приведенными ранее: «Враг обиду мне нанес — Я молчал, но гнев мой рос». Возможно, что в этом случае поэт открыто высказал претензии своему другу, не прибегая при этом к оскорбительным выражениям.

Выгоды, которые вы получаете от того, что делитесь своими проблемами с другими людьми

На мой взгляд, Блейк не обязательно был эмоционально экспрессивным с точки зрения выразительности тона, которым он произносил слова, обращенные к другу. Напротив, скорее его речь имела информативный характер, когда он говорил этому человеку о своих чувствах и о тех поступках, которыми тот так досадил поэту. Впечатляющие результаты исследования, выполненного Джеймсом Пеннебейкером (James Pennebaker) из Южного Методистского университета г.Далласа, штат Техас, наглядно показывают различие между этими двумя способами проявления эмоционального состояния. Данные, полученные Пеннебейкером, наглядно показывают, что один из этих способов демонстрации чувств может принести гораздо больше выгод по сравнению с другим.

Кое-кто из нас крайне неохотно рассказывает другим людям о своих душевных травмах, личных трагедиях или глубоких разочарованиях. Полагая, что такие события являются нашим частным делом, что, сообщая о них, мы можем выставить себя в нежелательном свете и что они просто могут оказаться неинтересными нашему собеседнику, мы стараемся не проявлять своих чувств и ничего не говорить о том, что с нами случилось. Большинство психиатров не одобряют нежелание людей делиться своими проблемами с другими людьми, и результаты исследования Пеннебейкера указывают на то, что для такого отрицательного отношения есть серьезные основания. Молчание может лишь усилить наше эмоциональное расстройство и, таким образом, отрицательно сказаться па физическом ^психическом здоровье.

В одном своем исследовании Пеннебейкер проводил опрос мужчин и женщин в возрасте от 25 до 45 лет, чьи мужья или жены недавно погибли в результате автомобильных аварий или самоубийств. Как легко было предположить, неожиданная смерть мужа или жены была серьезным ударом для большинства из опрошенных людей, и многие из них отмечали, что за год, прошедший после трагедии, состояние их здоровья ухудшилось. При этом наименее серьезные проблемы со здоровьем возникали у тех мужчин и женщин, которые рассказывали другим людям о внезапной смерти своих близких. Интересно отметить, что, согласно полученным данным, чем больше они рассказывали о своей беде, тем реже у них наблюдалось ухудшение здоровья и тем меньше они думали об ушедших из жизни супругах в последующие годы.

Воодушевленные подобными результатами, Пеннебейкер и его помощники провели серию экспериментов с целью установить характер изменения физического и психического здоровья испытуемых (включая изменения на нейрофизиологическом и биохимическом уровнях), рассказывавших о полученных ими душевных травмах другим людям. Один из этих опытов особенно хорошо иллюстрирует приведенные мною выше рассуждения.

В ходе этого эксперимента здоровые студенты в течение четырех дней писали либо о произошедших с ними тривиальных событиях (они получили название контрольной группы), либо о пережитых ими стрессовых ситуациях. Затем студенты, писавшие о своих душевных травмах, подразделялись на три подгруппы: 1) писавшие лишь о самом факте душевной травмы, но ничего не сообщавшие о своих чувствах; 2) писавшие только о своих чувствах в момент травмировавшего их психику события; 3) рассказывавшие и о несчастном случае, и о пережитых ими ощущениях.

Когда экспериментатор спрашивал студентов о чувствах, испытанных ими сразу же после завершения этого задания, то его вопросы больше всего расстраивали тех из них, кто описывал свои ощущения в момент наступления стрессовой ситуации (то есть отнесенные ко второй и третьей подгруппам). Кроме того, у этих студентов наблюдался наивысший рост систолического кровяного давления. Очевидно, что они испытывали сильное эмоциональное волнение, когда вспоминали о пережитых ими событиях.

Однако это эмоциональное возбуждение, по-видимому, шло на пользу только тем испытуемым, которые были хорошо знакомы с фактической стороной инцидента, ставшего причиной их душевной травмы. Когда психологи стали интересоваться здоровьем студентов спустя шесть месяцев, они установили, что те из них, кто сообщал и о фактической стороне события, и о своих переживаниях в момент его наступления, чувствовали себя более здоровыми, имели меньше заболеваний и реже посещали специалистов университетского лечебного центра, чем члены двух других подгрупп. Данные о частоте посещения врачей этого центра приведены на рис.11-4. Из их рассмотрения видно, что важным для здоровья студентов оказалось не только желание описать пережитые чувства, но и готовность рассказать о них в контексте реально происходивших событий.

Теперь давайте вернемся к первому из описанных мною исследований Пеннебейкера и постараемся ответить на вопрос о том, почему же так ухудшалось здоровье некоммуникабельных людей после внезапной смерти их супруга или супруги. По мнению Пеннебейкера, основной причиной подобного явления было то, что эти люди постоянно испытывали сильный эмоциональный стресс. Помимо того что они никому не рассказывали о перенесенных ими душевных травмах, они, по-видимому, старались не думать о произошедших трагических событиях. Попытки подавления нежелательных мыслей требовали значительных затрат психической энергии, и эта внутренняя работа изматывала их также и физически. Из-за своего постоянного стремления заблокировать тяжелые воспоминания они не имели возможности расслабиться и все время находились в беспокойном состоянии. Для того чтобы отвлечь себя от размышлений о произошедшей трагедии, они должны были помнить о своих утратах практически все вре­мя, хотя и не во всех подробностях. Поскольку опасные мысли и воспоминания обычно сохранялись в глубине их сознания, эти оставшиеся одинокими супруги постоянно испытывали психологическое напряжение, причину которого они не до конца понимали. В то же время более коммуникабельные вдовы и вдовцы, по-видимому, не ощущали этого дополнительного стресса. Сознательно ставя себя перед реальностью факта смерти своих близких, они не должны были с таким трудом и так часто удерживать себя от воспоминаний о невосполнимых утратах.

Результаты второго рассмотренного нами исследования Пеннебейкера позволяют понять, что еще следует подразумевать под более адекватным восприятием душевной травмы. Когда люди начинают подавлять свои мысли о трагических инцидентах и о пережитых ими тяжелых ощущениях, согласно Пеннебейкеру, они не только держат себя в постоянном напряжении, но и оказываются неспособными интегрировать свои печальные воспоминания в работу своей психической системы. Попытки рассказать другим людям о полученных душевных травмах или даже просто изложить историю трагических событий на бумаге могут помочь осуществлению этой благотворной интеграции.

Рис. 11-4. Число посещений врачей в течении месяца в зависимости от характера изложения трагических событий (Pennebaker & Bell, 1986) (Copiright 1986 by the American Pdyghological Association. Приводится с разрешения авторов).

Таким образом, возможно, что в то время как субъекты второго исследования Пеннебейкера писали о несчастных случаях и пережитых ими тяжелых ощущениях, они достигали лучшего пони­мания произошедших событий, а также могли успешнее справиться с их последствиями и обеспечить более адекватный контроль над своими чувствами. За счет реализации такого подхода они становятся способны лучше воспринимать реальность случившегося и, выражаясь словами Пеннебейкера, «добиться прекращения переживаний». В первом исследовании Пеннебейкера те оставшиеся в живых супруги, которые рассказали другим людям о потере своих близких, более редко вспоминали своих погибших мужей или жен. Они закрыли тему.

Результаты работ Пеннебейкера показывают, что выгоды, получаемые при раскрытии человеком его эмоционального состояния перед другими людьми, обеспечиваются не за счет освобождения накопив-, шихся чувств. При этом важным оказываете не обнажение эмоций и не разрядка накопившейся нервной энергии, а использование слов для описания причинивших страдания событий и сопровождавших их ощущений. Этот вывод полностью признается современной теорией психоанализа. Согласно утверждениям многих нынешних психоаналитиков, улучшение состояния их пациентов происходит не за счет достижения катарсиса, а за счет лучшего понимания смысла произошедших событий. Когда пациенты полностью осознают случившееся, то их воспоминания о пережитых тяжелых событиях и испытанных чувствах перестают существовать помимо их собственного «я» и становятся естественной частью их внутреннего мира. Кроме того, эти чувства становятся более контролируемыми.

Самосознание и самоконтроль

Самосознание, несомненно, может помочь людям ограничить воздействие враждебных и агрессивных импульсов, активируемых негативными ощущениями. Представьте себе, что вам как руководителю предстоит оценивать качество работы своего подчиненного. Предположим также, что к моменту начала аттестации у вас начали болеть зубы. В результате даже легкая зубная боль может сделать вас раздражительным (то есть отрицательные эмоции могут создать стимул для начала агрессии точно так же, как и враждебные мысли и чувство гнева). Поэтому вы можете с большей вероятностью дать неблагоприятную оценку работе своего подчиненного. Посмотрим теперь, что может произойти, если вы начнете полностью осознавать то, что говорите о другом человеке, и если вы будете намеренно стараться не позволить этим словам повлиять на выносимое вами решение.

Результаты серии экспериментов, выполненных мною совместно с Бартоломью Трокколи (о которых рассказывалось в главе 3), указывают на то, что самосознание с большой вероятностью может привести к возникновению самоконтроля. В одном из наших опытов (не упоминавшихся ранее) мы просили одну группу студенток нашего университета вытянуть горизонтально левую руку (для левшей — правую) и держать ее в таком положении несколько минут. В течение этого времени студентки должны были выслушивать сведения, которые сообщала им другая женщина (считалось, что эти сведения сообщаются в процессе интервью, осуществляемого при приеме на работу). Другая же группа студенток, выслушивая эту женщину, просто держала руки на столе. Студентки первой группы, которым приходилось держать свои руки вытянутыми вперед, вскоре начинали ощущать мышечную усталость, в то время как студентки второй группы не испытывали никакого физического дискомфорта. Затем мы попросили половину студенток из каждой группы постараться оценить свои ощущения в то время эксперимента для того, чтобы повысить их осведомленность о собственных чувствах. Каждой из оставшихся половин обеих групп было дано специальное короткое задание, которое должно было отвлечь их от анализа собственных ощущений. Наконец, всем участницам эксперимента предлагалось заполнить опросный лист, в котором им следовало 1) оценить проходившую интервью претендентку, перечислив те качества, которыми она обладала, и 2) описать, насколько дискомфортно каждая студентка чувствовала себя в конце эксперимента. При этом в качестве меры враждебности принималось число негативных характеристик, которые студентки приписывали соискательнице работы, выбирая из списка позитивных и негативных черт, приведенных в опроснике.

Рис. 11-5. Связь между негативными чувствами и выраженными негативными оценками как функция активности внимания, привлекаемого к ощущениям испытуемых (Графики посторены на основании данных, взятых из Berkowitz & Troccoli, 1990, эксперимент 2).

На рис.11-5 отражены результаты этого эксперимента, хорошо согласующиеся с результатами других экспериментов этой серии. Степень внимания, с которым студентки следили за своими ощущениями, в значительной мере влияла на взаимосвязь между глубиной испытываемого ими дискомфорта и числом негативных суждений об интервьюировавшейся женщине. Другими словами, чем менее комфортно чувствовали себя испытуемые студентки, вынужденные отвлекаться на другие дейсУвия, тем более враждебно они были настроены по отношению к претендентке на рабочее место. По видимому, из-за того что они не пытались осуществлять необходимый самоконтроль, их негативные чувства становились причиной явного проявления враждебности. Однако подобный вывод не распространялся на студенток, которые могли осознавать свои отрицательные чувства. Как можно видеть из рис.11-5, чем хуже они себя чувствовали, тем менее негативно они относились к претендентке на рабочее место, как будто они ударялись в другую крайность и старались ни в коем случае не допустить несправедливого отношения к ней.

Внимание, которое испытывавшие дискомфорт студентки привлекали к своим умеренно негативным ощущениям, заставляло их сдерживать себя и делать то, что, по их мнению, считалось в данных условиях желательным с социальной точки зрения. Я предполагаю, что их осведомленность о собственном, в какой-то мере неожиданном для них эмоциональном состоянии заставляла их думать о той ситуации, в которой они оказались. При этом они рассматривали всю доступную им информацию и делали то, что, по их мнению, считалось правильным.

Разработка новых способов поведения

Если объяснение, предложенное в предыдущем разделе, является верным, то люди, осознающие свое возбужденное состояние, не будут ограничивать свои действия до тех пор, пока не поверят в то, что враждебное или агрессивное поведение в данной ситуации является неправильным, и не смогут подавить свою агрессию. Однако некоторые индивиды оказываются несклонными подвергать сомнению свое право нападать на других людей и с трудом могут сдержать себя, чтобы не ответить на провоцирующие действия. См. →