Маленький агрессор: пример работы психолога
Мальчишка лет четырех-пяти устойчиво стоял на толстеньких, пожалуй что, коротковатых ногах посреди кабинета и смотрел на меня с недоверием и интересом. Смотрел прямо, не отводя взгляда и при этом не исподлобья, не изображая буку. Сильно смотрел, ничего не скажешь.
Отец и мать, молодые, но не слишком, чем-то похожие друг на друга (наверное, вместе учились на одном курсе в техническом институте, там и познакомились; впоследствии мое предположение подтвердилось), расположились в креслах справа и слева от меня.
- Игорек, иди сюда! - позвала мать. - Садись ко мне.
Мальчик никак не отреагировал на призыв, даже не повернул головы. Продолжал стоять, широко расставив ноги, и изучать обстановку.
- Я слушаю вас...
- А при нем можно? - Мать с сомнением взглянула на сына.
Я еще раз оценила мальчишку, его позу и взгляд.
- Можно, - произнесла я, стараясь вложить в свой голос как можно больше уверенности (которой на самом деле не испытывала - откуда мне знать, какая именно проблема привела ко мне молодую семью?!). – Пусть послушает.
- Понимаете, он очень агрессивен, - вступил в разговор отец. - Я пришел, потому что жена не справляется, а я просто не знаю, как поступить.
- Как проявляется эта агрессивность? Не путаете ли вы ее с упрямством?
- Нет, нет! Упрямства тут тоже хватает, но это... это совсем другое!
- Опишите, пожалуйста. Желательно с примерами.
- Да вы знаете, все очень просто. - Отец снова взял инициативу в свои руки и для ясности выставил перед собой ладонь и начал загибать сильные, поросшие рыжеватыми волосками пальцы. - Он бьет всех детей на площадке и в садике и отбирает у них игрушки - это раз. Лезет даже на более старших и дерется отчаянно. Берет не силой даже, а вот этим вот наскоком. Часто старшие уступают ему, чтоб не связываться, я так понимаю. Не делает никаких различий между мальчиками и девочками - это два. Я объяснял ему тысячу раз, но все бесполезно. Дерется дома - это третье и последнее. Меня вроде бы побаивается, мать вполне может ударить, а с бабушкой вообще ведет себя так, что у меня просто волосы дыбом встают. Да, забыл, собаку лупцует почем зря - это четыре. Слов, когда злой, вообще не выбирает - может и матом покрыть, и обозвать как угодно. У нас в семье этого нет, дед только иногда, мой отец, если выпьет, но крайне редко. Да Игорь и видит его два раза в месяц. Приносит из садика или с улицы, не знаю. Бабушка говорит: «Он маленький, не понимает». Но я вам скажу: ерунда все это! Все он прекрасно понимает, употребляет все это всегда к месту и по назначению. Когда спокойный, говорит совершенно нормально.
- Когда это поведение возникло?
- Да сразу. Всегда такой был. Сначала думали, маленький, поумнеет - пройдет. А теперь видим - само не проходит, надо что-то делать.
- Надо, - согласилась я, и именно в этот момент Игорь сделал какие-то окончательные выводы относительно моей персоны и перестал меня рассматривать.
- У тебя машины есть? - негромко спросил он. Голос у него оказался низкий и такой же выразительный, как и взгляд. - Или только куклы? Для девчонок? - Он обвел рукой кабинет, где на тумбочках, действительно, были рассажены куклы.
- Есть две машинки. Они вон в том ящике.
- Можно? - почти вежливо уточнил Игорь. Никакой расторможенности, так часто характерной для неврологически нездоровых, агрессивных детей, не умеющих сдерживать проявления своих чувств, в нем не было и в помине.
- Можно.
Игорь аккуратно открыл ящик, достал обе машинки и прицеп к одной из них.
- Вот такая у меня есть, - объяснил он мне, указывая пальцем на одну из машин. - А вот такой нет. Я даже такой не видел. Хорошая машина. Она, наверное, доски возит, да?
- Вполне возможно, - согласилась я.
Игорь, видимо, посчитав разговор законченным, опустился на ковер и принялся, сдержанно гудя, возить машинки по полу и строить для них из кубиков гараж. Меня удивило, что за все время он не только словом, но даже взглядом не обратился к присутствующим родителям.
А мы с матерью и отцом продолжали наш разговор.
Беременность матери протекала нормально, Игорь родился в срок, но с обвитием пуповиной. Однако асфиксии вроде бы не было, и специалисты роддома классифицировали роды как нормальные. В полтора месяца заболел сначала бронхитом, а потом пневмонией. Следом присоединилась кишечная инфекция, и первые полгода жизни малыша родители вспоминают как один непрерывный кошмар. По словам мамы, напуганной, в свою очередь, врачами, жизнь ребенка все время висела на волоске. Он то задыхался от скопившейся мокроты, то синел, то начинались судороги от высокой температуры, то рвота или понос и связанное с ними обезвоживание. Молодая мать так уставала, что, едва ребенок хоть на минуту успокаивался, тут же валилась без сил. Муж помогал ей по мере возможности, но как раз в это время он писал диплом и сам нуждался в помощи и внимании, которые, естественно, жена не могла ему предоставить.
- Я с Мишей даже минутки побыть тогда не могла, - вспоминает мать Игоря. - Только мы соберемся о чем-нибудь поговорить, просто рядом побыть, так он сразу орать начинает... Как нарочно, честное слово...
Когда Игорю исполнилось полгода, папа, несмотря на все трудности, успешно защитил диплом, а сын поправился и больше никогда за всю свою короткую жизнь не болел ничем более существенным, чем ОРЗ. Терапевты, наблюдавшие ребенка в первые полгода его жизни, расценивали такую метаморфозу как редкую удачу.
И вот теперь непонятная агрессивность и даже жестокость ребенка... По рекомендации участкового педиатра родители обращались к невропатологу. Он записал в карточке ММД (минимальная мозговая дисфункция), выписал что-то гомеопатическое и успокаивающее и дал направление на электроэнцефалограмму, чтобы исключить судорожную готовность и очаговые поражения головного мозга. Энцефалограмма была сделана, никаких отклонений она не выявила. Заключение специалистов приклеили в карточку. Гомеопатическое средство сначала вроде бы оказало какое-то действие («То ли было, то ли жене показалось», - уточнил отец), но потом все вернулось на круги своя...
- Радости никакой от него нет, - смущенно потупясь, сказала мама. - Вроде бы и смышленый он, и развит нормально... Я его иногда даже боюсь. Как посмотрит иногда...
Я согласно кивнула. Взгляд этот я уже видела. Но бояться собственного пятилетнего ребенка - это вроде бы уже через край. Есть что-то еще, о чем мне не рассказали? Что-то ужасное, что заставит думать не о психологе, а о психиатре? Да нет, вроде бы не похоже. Мама - да, но отец не стал бы скрывать и самое плохое... - А вы разделяете мнение жены? - обратилась я к отцу.
- Да, то есть нет... Не совсем, - смешался Миша. - Я его не боюсь конечно, но как бы это сказать... не понимаю, что ли...
- Чувствуете себя обескураженным? - подсказала я.
- Вот-вот, - обрадовался отец Игоря. - Именно так, как вы сказали.
- А бабушки-дедушки? - Они сначала его во всем оправдывали, а теперь говорят, что он психически больной... и... - Мама Игоря собиралась еще что-то сказать, но потом вроде бы передумала, а я не уцепилась за это «и...», упустила его из виду и, как впоследствии выяснилось, существенно осложнила для себя понимание ситуации.
Итак, мать побаивается своего пятилетнего сына, отец обескуражен им, а бабушки с дедушкой считают его психически больным. При этом специалисты не находят никаких существенных отклонений от нормы... Что же за маленькое чудо (или чудовище?) привели ко мне на прием?
Естественно, что первой моей мыслью было направить мальчика в группу и посмотреть, как же выглядит его, столь красочно описанная родителями, агрессивность. Во избежании каких-то эксцессов Игоря ввели в уже сложившуюся, работающую группу, состоящую, кроме него, из двух мальчиков годом постарше и двух девочек-ровесниц. Игорь в группу вошел спокойно, особой активности не проявлял, общался с детьми мало, предпочитал стоять или сидеть на корточках в стороне и наблюдать за происходящим. Никакой агрессивности ни к детям, ни к взрослым-ведущим мальчик не проявлял вообще. Не без труда и внутренних колебаний я тайком уговорила одного из мальчиков группы поддразнить Игоря, а девочку - отобрать у него игрушку, которую он принес с собой из дома.
- Это все понарошку, - без улыбки, тяжело глядя прямо мне в глаза, сказал Игорь. - Вы потом скажете, она игру отдаст.
- А когда не понарошку? - спросила я.
- Там - не понарошку! - мальчик махнул рукой куда-то за пределы игровой комнаты.
В группу Игорь больше не ходил и ни разу ничего не спросил о ней. Занимались мы с ним индивидуально. Когда я предложила ему сыграть в игру «люблю - не люблю - равнодушен», он внимательно выслушал объяснения, а затем уверенно положил в группу «не люблю» кота и фигурку доктора, а в группу «люблю», поколебавшись, поместил мороженое и велосипед. Все остальное, включая родителей и детей всех возрастов и полов, он горстями переложил в группу «равнодушен». Я была совершенно обескуражена таким разделением и впервые задумалась о том, действительно ли Игорь агрессивен (до сих пор я вполне верила рассказам родителей), и с той ли проблемой вообще мы работаем.
Вновь были призваны для разговора мама и отец Игоря (теперь уже не вместе, а по отдельности). Именно во время этого визита я впервые увидела то, о чем шла речь с самого начала. Отец уже прошел в кабинет, а мама с Игорем готовились ждать в коридоре. В это время Игорь как-то договорился с совсем маленьким мальчиком и взял у него розовый электронный пистолет, который издавал звуки автоматной очереди, прерываемые чем-то похожим на радиопомехи.
- Отдай мальчику пистолет, - потребовала мама.
- Потом, - отмахнулся Игорь.
- Отдай! - видя, что беспокоится кто-то из взрослых, забеспокоился и малыш.
- Сейчас отдам, - повторил Игорь, последовательно нажимая какие-то кнопки и наблюдая за результатом.
- Немедленно верни игрушку! Сломаешь!
Малыш потянул Игоря за рукав, а другой рукой вцепился в ствол пистолета. В этот же момент Игорь зарычал, отшвырнул малыша так, что тот ударился об стену, шваркнул об пол пистолет и бросился на мать с кулаками. Я с трудом сумела поймать его и затащить в кабинет. Для пятилетнего ребенка он был очень сильным.
- Дома надо держать таких психических! - неслись по коридору крики матери малыша. - К батарее привязывать! А не ходить с ними в общественное место!
Мама тихо плакала в предбаннике, отец молча сжимал и разжимал кулаки, Игорь стоял посреди кабинета и смотрел в окно.
- Почему ты полез драться? - спросила я, намеренно не уточняя, какую именно драку я имею в виду.
- Просто так, - ответил Игорь, пожал плечами и посмотрел прямо мне в глаза. Потом он перевел взгляд на отца, явно прикидывая, какие именно репрессии последуют.
- Возьмите сына и отведите его домой, - сказала я Мише. - И не пытайтесь его ругать или что-то выяснять. Мама останется здесь. Мы поговорим.
В течение следующего получаса я узнала много интересного.
Маша забеременела Игорем в браке, но беременность эта не была запланированной. Молодые супруги еще не натешились друг другом, были студентами, и поначалу, чтобы не осложнять себе жизнь, Маша решила сделать аборт. Уговорила оставить ребенка свекровь, у которой Миша был поздним ребенком и которая давно уже мечтала о внуках.
Беременность протекала не очень тяжело, но все же существенно мешала, а потом и вовсе отсекла Машу от шумной и веселой студенческой жизни. Миша старался больше времени проводить с женой, но все же скучал без друзей. Маша сама отпускала его, а потом нервничала, скучала, ревновала, злилась, по возвращении устраивала сцены. Миша все прощал жене, списывая все сначала на ее беременность, а потом на послеродовое состояние.
О первом полугодии жизни Игоря, превратившемся в один сплошной кошмар, мы уже говорили.
- Что же это было за состояние у ребенка, родившегося здоровым и от здоровых родителей? - больше сама себя, чем Машу, вопросила я. - И каким образом оно потом так бесследно рассосалось? И связана ли с ним нынешняя патология характера?
Но Маша неожиданно ответила.
- Знаете, - сказала она. - Я тут уже в последнее время много думала, когда он к вам ходил. И у меня сейчас такое впечатление, что он тогда как бы решал, жить ему или не жить. А потом решил - жить, но как бы все время настороже, никому не веря. На него ведь тоже все смотрели. Особенно мама. Он же так на Колю похож...
- А кто это - Коля? - Я почувствовала, что последний кусочек мозаики готов лечь на оставшееся для него место.
- Коля - это мой старший брат. Он был... трудный, всегда. А потом связался с такими... В общем, он сейчас в тюрьме, точнее, в колонии. И ему еще долго сидеть. А когда Игорь родился, и мама показала Колины фотографии, ему там месяцев шесть было, все прямо ахнули... Даже не думала, что такие маленькие могут быть так похожи... Я даже испугалась, что Миша подумает... Но он тогда ничего не подумал, а потом началось... А что он теперь думает, я даже спрашивать боюсь...
Итак, теперь стал до конца ясен эмоциональный контекст, в котором Игорь пришел на этот свет и прожил свою пока еще очень короткую жизнь. Нежеланный ребенок, который отвлекает мать и от друзей, и от учебы, и от любимого супруга. Ребенок, который мешает сразу всему, что так значимо для Маши. Ребенок, который, едва появившись на свет, был уличен в феноменальном внешнем сходстве с «неудачным» Колей, уродом в этой, в целом вполне благополучной семье. Раздражение матери, с трудом сдерживаемая тревога бабушки. Родившийся совершенно здоровым ребенок вдруг начинает болеть, его жизнь висит на волоске. Он словно решает, по словам Маши, остаться ему или уйти из этого мира, где он никому не принес радости, а лишь тревогу и неудобства. Но организм ребенка здоров и крепок, и вот решение принято: остаюсь! Но зачем? Уж, конечно, не для того, чтобы приносить кому-нибудь радость. Тем более им, тем, кто ему-то совершенно не рад.
- Вы знаете, - вспоминает Маша. - Меня всегда поражало и обижало даже: он посторонним улыбался чаще и охотнее, чем родным. Вот и сейчас: я же слышу, как он с вами разговаривает. Взросло, рассудительно. Дома от него такого не услышишь... Там больше скандалы, крик, драки, истерики...
Не особенно стесняясь в выражениях, я излагаю Маше свою версию произошедших событий. Маша плачет, потом трогательно, по-детски поднимает на меня глаза и спрашивает:
- А что же теперь делать? - Не знаю, - честно отвечаю я. - Надо как-то убедить его, что человек человеку если и не всегда друг, то, по крайней мере, и не всегда волк. Вы думали о втором ребенке? - Вопрос приходит мне в голову неожиданно, как будто откуда-то со стороны.
- Да, думали, - торопится Маша. - Теперь думали. Но я... мы боимся - вдруг будет еще один такой... И теперь то, что вы сказали. Да я и сама это знала, только боялась признаться... Но если еще ребенок, то, может, он подумает, что его совсем не надо, и будет мстить маленькому. Я этого не выдержу...
- Он должен увидеть, как люди радуются детям, - неуверенно пробормотала я. Мне самой было далеко не все ясно. - Но вы же не можете вот так сразу пересилить себя и, все забыв, начать ему радоваться. Это же будет вранье, фальшь, он ее сразу увидит...
- А если радуются не ему, может, он еще больше обозлится?
- Не знаю, не знаю. Полюбив второго ребенка, вы и на первого взглянете другими глазами. Вы же тоже не знаете этих чувств...
- Это не он, это я такая уродка! - снова заплакала Маша.
- Кончайте реветь! - сухо предложила я. - У вас все более-менее в порядке. У вас есть любящий муж, мать. А вот мальчишку надо вытаскивать. Естественно, что работать будем и с вами тоже. Ему ведь всего пять лет, никакая психотерапия, кроме игровой, невозможна.
- Я все сделаю, - закивала головой Маша. - Все, что скажете.
- Сейчас! Скажу! - грубовато усмехнулась я. - Думаете, я точно знаю, что делать? Ни черта я не знаю! Будем пробовать вместе.
Дальше мы действовали следующим образом. Маша в течение полугода посещала группу личностного роста и там буквально достала всех членов группы своими покаянными заявлениями о том, что она-де не сумела полюбить собственного ребенка и тем превратила его в чудовище. Сначала группа утешала ее, а потом, видя, что это бесполезно, обозлилась и сообщила Маше, что она и сейчас продолжает думать только о себе и упивается собственными страданиями точно так же, как делала это после рождения Игоря. Маша посопротивлялась, порыдала, но потом признала правоту позиции группы, и именно этот момент стал переломным в ее отношениях с сыном.
С Игорем мы раз в неделю занимались индивидуальной игровой терапией. Он долго не мог поверить, что меня действительно интересует, что он делает или думает по тому или иному поводу, и я не собираюсь опровергать его или немедленно говорить: «Прекрати это!» Когда он наконец понял, что в игровой комнате можно выражать то, что он действительно чувствует, агрессия полезла из него с такой силой, что даже мне стало не по себе. Он с таким остервенением выражал ее во всех доступных формах (в сюжетно-ролевых играх, в манипуляциях с глиной, с игрушками, в рисовании, в диких выкриках, угрозах и боевых песнях, которые он сочинял прямо на ходу), что мне иногда казалось, что процесс зашел слишком далеко и повернуть его вспять не удастся. Но после трех месяцев занятий агрессия явно пошла на убыль, и игры стали более конструктивными. Именно в это время я порекомендовала родителям отдать Игоря в хор (у него был удивительный голос - низкий, сильный и глубокий, на это я обратила внимание еще при первой нашей встрече), раньше это казалось мне преждевременным и даже опасным. В хоре необычный голос и необычная серьезность Игоря имели успех, руководительница хвалила его. Игорь стал петь дома, прекрасно имитируя песни из теле- и видеофильмов. В головы родителей впервые закралась мысль, что ребенок не лишен способностей, и в первую очередь изменилось отношение к нему бабушки.
- Коля никогда песен не пел! - сказала она как-то, и, видимо, этот миг отделения личности внука от трагической судьбы сына можно считать вторым рождением Игоря. На мальчика обрушился буквально водопад ранее запруженной страхом «бабушкинской» любви, которая, как всем известно, сильнее и безусловнее родительской. Игорь сначала обалдел от происходящего и просто испугался. Во время занятий он часто проигрывал этот «обвал любви» в сюжетно-ролевых играх и пытался как-то найти себя в изменившихся условиях. Я в свою очередь пыталась ему помочь. Именно в это время группа «наехала» на Машу, Маша перестала себя жалеть, как «жертву обстоятельств», и перешла к активным действиям. Первым шагом ее активности была вторая беременность.
Для разговора был снова вызван Миша. За прошедшее время его позиция незаметно для него самого существенно изменилась.
- Обычный пацан, - говорил он про сына. - Давно пора, займется вторым ребенком - дури будет меньше, - говорил он про беременность жены. - Усложняете вы все, - заявлял он про ситуацию в целом, устав, видимо, от Машиных рассказов о психотерапевтической группе и о происходящих там процессах. - Жить проще надо.
- Отлично! - обрадовалась я. - Совсем просто. Вы ведь рыбалку любите, да? Так вот, берите с собой Игоря...
- Он же мешать будет!
- Не будет. Обращайте на него как можно меньше внимания, используйте на подсобных работах. В конце концов, вы же мужчина, и вы тоже должны его воспитывать...
- Да, да, да... - В сущности, Миша всегда был очень мягким и уступчивым человеком.
- И не забудьте сказать сыну, что мама ждет ребенка, и если он хоть пальцем ее тронет, то будет иметь дело с вами по полной программе.
- Так и сказать - ждет ребенка? - удивился Миша.
- Так и сказать, - усмехнулась я. - Не надо ничего усложнять. Жить надо проще.
Недавно я встретила Машу и Игоря в поликлинике. Они принесли семимесячную Настю на очередной профилактический осмотр. Маша что-то уточняла у медсестры, а Игорь стоял возле пеленального столика, следил, чтобы Настя не свалилась с него и ритмично тряс разноцветную погремушку.
- Здравствуйте! - искренне обрадовался он мне. - Смотрите, это Настя. Она уже говорит: «ля-ля-ля». И вообще все понимает. Смотрите! - Он пощекотал крохотную пятку в голубом носочке. Сестра залилась счастливым смехом. - Вот видите!
- Отлично вижу! - согласилась я. - Удивительно смышленый ребенок!
- Ой, он так ее любит, просто удивительно! - сказала подошедшая Маша. - И она его. Пока он ей песню не споет, не хочет спать. Я пою - не нравится. И вообще - он мой самый главный помощник. - Игорь гордо и снисходительно улыбнулся, отвернулся от нас, залез на банкетку и снова склонился над улыбающейся сестрой.
- А вы знаете, - зашептала Маша, приблизившись ко мне. - Мама на Настю совсем внимания не обращает. Только Игорек, Игорек .. Ему, говорит, недодали... И Михаил больше с ним, говорит, с ним интереснее, он больше понимает.. Я даже боюсь, как бы не избаловали его...
- Ничего, Маша, - успокоила я молодую женщину - Это не баловство. Это любовь. А любви много не бывает. Бывает только мало...