Атрибуции при переносе возбуждения (Л. Берковиц)

Энергетизирующее влияние иррелевантного возбуждения

Вообще говоря, мы не ожидаем того, что шум будет способствовать агрессии (если только шум не слишком неприятен), но громкий шум действительно может повышать силу атаки. Такое влияние громкого шума включает разные аспекты, и некоторые из них связаны с атрибуциями.

Во-первых, шум может быть аверсивным. Как мы помним из главы 3, неприятные стимуляции — ненормально высокая температура, гнилостные запахи, раздражающий дым сигарет или даже резкие звуки — могут генерировать агрессивные побуждения. Во-вторых, шум может, в общем, действовать возбуждающе, и это возбуждение порой энергетизирует уже действующие агрессивные тенденции. Рассел Гин и Эдгар О’Нил (Geen & O’Neal, 1969) представили доказательства подобного влияния, продемонстрировав, что, когда люди предрасположены к агрессии (в данном случае из-за того, что они смотрели кинофильм со сценами насилия), те из них, кто подвергался воздействию громкого шума, впоследствии с большей готовностью наказывали своего сокурсника по сравнению с теми, кто слышал только слабые шумы. Громкие звуки, вероятно, действовали возбуждающе, и результирующее общее возбуждение интенсифицировало индуцированные фильмом агрессивные тенденции испытуемых.

Важно подчеркнуть, что не только шум, но и любая возбуждающая стимуляция может иметь подобный эффект. Мы можем быть возбуждены многими вещами, включая физические упражнения, определенные химические препараты, вид других людей, включенных в рискованные занятия, рок-музыку или сексуальные сцены. Барклай, например, показал, что когда в лабораторном эксперименте испытуемые были сексуально возбуждены, то они становились затем более агрессивными по отношению к жертве, чем обычно (Barclay, 1971). Не имеет значения, что именно вызывает повышенное возбуждение; в любом случае оно может энергетизировагь имеющуюся у нас тенденцию атаковать кого-нибудь (при условии, что возбуждение не вызывает у нас хорошего настроения, при котором мы не хотели бы никому причинять ущерб).

Нетрудно вспомнить другие примеры этого феномена. В XVIII и XIX веках (а может быть, и раньше) в ряде американских индейских племен воины, перед тем как идти сражаться с врагом, исполняли возбуждающие военные танцы. Барабанный бой, крики танцующих и зрителей и физическая активность возбуждали чувства воинов до очень высокого уровня и тем самым интенсифицировали существующие у них агрессивные тенденции. Почти то же самое происходит, когда обычные, цивилизованные люди до такой степени подпадают под воздействие возбужденной толпы, что оказываются способными к совершению насильственных действий.

Теория переноса возбуждения

Энергетизирующее влияние возбуждения представляет собой довольно примитивный феномен, при котором отсутствует мыслительная активность и который может влиять на поведение практически всех видов животных. Однако существует и другой тип подобного влияния, явно более зависящий от когнитивных процессов. Согласно Д. Зилманну, впервые выявившему этот феномен, опосредуемый атрибуциями трансфер возбуждения, продуцированного эмоционально нейтральным событием, может усиливать реакции на другие, более эмоциогенные ситуации (Zillmann, 1978,1979,1983).

Я очень кратко опишу теорию Зилманна. После того как мы возбуждаемся, внутреннее физиологическое возбуждение с течением времени обычно ослабевает, так что мы уже перестаем полностью осознавать его, даже если какое-то остаточное возбуждение у нас еще и сохраняется. Мы можем больше уже и не думать о том, чем было вызвано наше возбуждение. Перестав осознавать источник инициального возбуждения, мы довольно легко можем ошибочно приписать слабое или средней интенсивности возбуждение, которое нами еще ощущается, другому событию, происходящему вскоре после первого. Например, предположим, что вы пришли домой после езды на велосипеде. Ваше тело может быть еще физиологически возбужденным, но через какое-то время вы уже перестаете ясно сознавать ваше возбуждение и фактически уже не вспоминаете о езде на велосипеде. Вы включаете телевизор, и случается так, что в это время показывают выступление политика, который вам не нравится. Вид этой персоны может вызвать эмоциональный всплеск, который вы интерпретируете как сильный гнев. Сохранившееся после вашей поездки остаточное физиологическое возбуждение переносится на политика и тем самым усиливает вашу обычную негативную установку к этой персоне. Более того, по мнению Зилманна, вы интерпретируете ваши эмоции как гнев потому, что вы лучше сознаете недавнее событие (то, что вы видели на телеэкране этого политика), чем предшествующее (вызнавшая физиологическое возбуждение езда на велосипеде). Теория Зилманна о переносе возбуждения не ограничивается только агрессией. Он распространил свой анализ на другие формы поведения и другие типы возбуждения и, в частности, получил свидетельства того, что (среди прочего) остаточное сексуальное возбуждение повышает готовность помочь другим или усиливает удовольствие от музыки и чувство юмора.

Какова бы ни была подлинная причина возбуждения и выполняемые ими действия, люди, еще испытывающие остаточное возбуждение, склонны приписывать свое возбуждение не действительной причине, но какому-то другому источнику, который 1) они особенно ясно осознают в данный момент и который 2) с достаточной вероятностью мог продуцировать переживаемые ими ощущения. Человек, смотревший эротический фильм и испытывающий при этом сексуальное возбуждение, через какое-то время по окончании фильма может находить услышанную шутку очень смешной. Ясно осознавая шутку, но, не вспоминая в данный момент о фильме, он приписывает свое возбуждение именно шутке и полагает, что ему, следовательно, должно быть очень весело.

Атрибуции и влияние информации о смягчающих обстоятельствах

Атрибуции могут действовать также и по-другому, — например, когда мы знаем, что чьи-либо раздражающие нас действия не были направлены против нас лично. Предположим, однажды утром вы приходите на работу и кто-то из ваших коллег предупреждает о том, чтобы вы были поосторожнее с боссом. «Он сегодня в плохом настроении из-за каких-то семейных проблем, — говорит ваш коллега, — и у него против вас зуб». Вскоре после того, как вы садитесь за свой стол, появляется босс, рычит на вас и обвиняет в том, что вы опаздываете на работу, хотя на самом деле вы пришли вовремя. Обычно в подобных обстоятельствах вы были бы раздражены. Вы приписали бы неожиданную агрессию начальника его отвратительному характеру. Однако из сообщения коллеги вы знаете о смягчающих обстоятельствах, которые объясняют поведение начальника. Вы, таким образом, приписываете его грубые нападки скорее внешним обстоятельствам, нежели его индивидуальным качествам, и не будете расценивать это нападение как направленное против вас лично.

Нет ничего особенно загадочного в этом гипотетическом примере, и мы не нуждаемся ни в каких исследованиях для доказательства того, что подобные вещи действительно происходят. Более интересно то, что исследования показывают ограничения влияний информации о смягчающих обстоятельствах и связанных с ней атрибуций.

Это исследование также было инициировано Зилманном и его сотрудниками, и его выводы подкреплены данными, полученными другими учеными (см.: Zillmann, 1979, а также Kremer and Stephens, 1983; Jonson and Rule, 1986). Давайте еще раз вернемся к нашему примеру с грубыми нападками босса на своего подчиненного. Вообще говоря, эксперименты Зилманна продемонстрировали, что информация о смягчающих обстоятельствах (в данном случае о личных проблемах босса) не слишком эффективно ослабляет подстрекательства к агрессии, когда 1) информация получена некоторое время спустя после того, как неприятный инцидент уже произошел, и 2) уровень возбуждения очень высок.

Первый пункт был продемонстрирован результатами эксперимента, проведенного Д. Зилманном и Дж. Кантор (Zillmann & Cantor, 1976).

Все участники исследования были фрустрированы оскорбительными замечаниями экспериментатора, и большинство из них узнали о существовании смягчающих обстоятельств — экспериментатор расстроен из-за экзаменов, которые согласно расписанию он должен был принимать. Однако некоторым из испытуемых эта информация была сообщена до того, как они были фрустрированы экспериментатором, в то время как другие получили информацию после фрустрирования. Испытуемым третьей группы, естественно, вообще не было ничего сообщено о смягчающих обстоятельствах. Для измерения агрессии каждый из испытуемых получал возможность подать жалобу на экспериментатора, и каждому было сказано, что жалоба может повлиять на будущую карьеру этого преподавателя.

Ни один из испытуемых, которых предупредили о плохом настроении экспериментатора до того, как они были фрустрированы, не обратился с жалобой, и физиологические измерения показывали, что они не были сильно возбуждены оскорбительными репликами экспериментатора. Они не расценивали его действия как личный выпад (агрессию). С другой стороны, сообщение испытуемым о смягчающих обстоятельствах через несколько минут после того, как они были фрустрированы, по-видимому, оказалось запоздалым. Полученная информация в этом случае не уменьшала враждебности к экспериментатору. Когда они узнавали, почему экспериментатор вел себя так грубо, уровень физиологического возбуждения не становился существенно более низким сравнительно с теми испытуемыми, которые вообще не получали информации о смягчающих обстоятельствах, и они жаловались на экспериментатора почти так же часто, как и испытуемые неинформированной группы.

Зилманн, однако, предупреждал, что не следует думать, будто получаемая постфактум информация о смягчающих обстоятельствах никогда не уменьшает агрессивные побуждения, активированные фрустрацией. Ссылаясь на результаты эксперимента, проведенного Шабазом Малликом и Бойдом Мак-Кэндлиссом (Mallick & McCandless, 1966), он отмечает, что переоценка предшествующего раздражения или гнева иногда уменьшает последующую агрессию, хотя может потребоваться некоторое время для того, чтобы эта «извинительная» информация могла быть усвоена и дала должный эффект. Результаты эксперимента Зилманна Кантора были основаны на измерениях, сделанных вскоре после того, как испытуемые были фрустрированы. Вполне понятно, что если бы тестирование проводилось через более продолжительное время, то интенсивность эмоционального состояния успела бы понизиться, испытуемые успокоились и могли бы лучше обдумать смягчающие обстоятельства и пересмотреть свое отношение к экспериментатору.

Однако даже длительная отсрочка и широкий временной интервал, позволяющий учесть, рассмотреть и оценить информацию о смягчающих обстоятельствах, могут не полностью устранить агрессивные побуждения фрустрированных людей, если в момент фрустрации их возбуждение достигало очень высокого уровня. Зилманн считает, что агрессивные мысли, сформировавшиеся в «высокотемпературных» условиях интенсивного гнева, прочно имплантируются в сознании индивида и, таким образом, успешно противостоят времени. Затем, поскольку враждебность (т. е. негативная установка) сохраняется, фрустрированные люди могут хладнокровно атаковать своих прежних мучителей позже, когда только представится подходящий случай (Zillmann, 1979, р. 333).

Атрибутивные эффекты с точки зрения концепции ассоциативной сети

Хотя рассмотренные выше исследования атрибуций, на первый взгляд, серьезно отличаются от интерпретации эмоциональной агрессии с точки зрения теории ассоциативной сети, представленной в главе 3, однако атрибутивные эффекты на самом деле нетрудно понять в свете этой альтернативной перспективы.

Прежде всего, в противоположность утверждению когнитивистски ориентированных теоретиков о том, что определенные виды оценок и атрибуций (указанные в перечне в первой части рис. 4-1) необходимы для возникновения гнева, я показал в главе 3, что гнев и агрессия могут иметь место также и при отсутствии подобных оценок. Было бы лучше, по-видимому, говорить, что такие когниции обычно лишь интенсифицируют переживание гнева и сопровождающие агрессивные тенденции, ибо повышают ощущение неудовольствия, вызванное неприятным событием. В приводимом выше примере не- состоявшегося свидания мысль о том, что молодой человек намеренно не явился на свидание, очевидно, вызвала бы у Джейн негативные чувства. Она почувствовала бы себя еще хуже, если бы помимо этой неприятной мысли ей пришла бы в голову и мысль о том, что молодой человек передумал и не захотел прийти на свидание потому, что посчитал ее недостаточно привлекательной. Мысль о том, что с ней поступили нехорошо и несправедливо, усилила бы негативный аффект еще больше и тем самым ослабила бы силы противодействия проявлению гнева. В конце концов, со многими из нас бывает так, что мы не сомневаемся в оправданности нашего гнева против тех, кто нарушает социальные правила. В итоге подобные оценки и атрибуции порождают выражение негативные чувства и результирующий негативный аффект ведет к довольно сильному переживанию гнева.

В этой связи я в основном согласен с тем утверждением, что агрессивные побуждения будут стимулироваться до тех пор, пока длится переживаемый негативный аффект. Именно поэтому информация, оправдывающая намеренное оскорбление, часто оказывается неэффективной, если индивидуум уже был раздражен и, многократно вспоминая о неприятном инциденте до того, как узнал об извиняющих обстоятельствах, мог даже еще больше усилить свои негативные чувства. В подобных обстоятельствах остаточные негативные чувства должны быть существенно редуцированы, чтобы агрессивные побуждения были полностью ликвидированы.

Концепция ассоциативной сети позволяет объяснить также эффекты самовосприятия, акцентируемого двухфакторной теорией Шехтера, и переноса возбуждения в концепции Зилманна. Как в той, так и в другой концепции, по существу, речь идет о том, что мы переживаем чувство гнева только лишь после того, как начинаем думать о себе как о рассерженных или разозленных. Я полагаю, однако, что подобное самоопределение (self-labeling) лишь усиливает уже существующее, порожденное негативным аффектом рудиментарное чувство гнева. Вспомним, что связанные с агрессией мысли и воспоминания ассоциативно связаны с этими негативными чувствами. Простая мысль о самом себе как разозлившемся может в определенной степени активизировать чувство гнева, что и проявляется в нашей способности повторно переживать гнев при воспоминании о происходивших ранее порождающих гнев инцидентах. Аналогичным образом мы чувствуем себя опечаленными, когда думаем, что переживаем печаль. Суть дела, таким образом, состоит не в том, что эмоциональное самоопределение необходимо для возникновения эмоционального состояния, но в том, что оно является одним из нескольких факторов, которые в совокупности определяют интенсивность эмоции.

Свидетельства о некогнитивных влияниях на эмоции

Я описывал влияние мыслей на эмоциональные реакции и, в частности, на гнев или агрессивные реакции. Хотя наши убеждения относительно того, что мы чувствуем и почему мы возбуждены, могут влиять на наши эмоциональные состояния и поведение, эти убеждения, оценки и атрибуции не являются необходимыми для возникновения эмоциональных реакций. Сложные мыслительные процессы не всегда «действуют именно так», по крайней мере в отношении эмоциональных реакций. В роли главных соперников когнитивной интерпретации эмоций выступают концепции, акцентирующие важность телесных реакций в протекании эмоциональных переживаний. См. →