Когда повторяются кошмарные сны

Кошмарные сны (КС) могут дублироваться, повторяться, приобретать иной раз навязчивый характер. У детей это не растянуто на многие годы, как у взрослых; по несколько недель, а то и месяцев ребенок может находиться в непонятном для взрослых напряжении перед сном. Чего только не выдумывает, чтобы вовремя не лечь спать, дополнительные меры безопасности принимает — поближе к родителям, свет после засыпания должен гореть, дверь лучше всего полуоткрыть, так, на всякий случай. Да и сам сон становится беспокойным — говорит неясно что, вскрикивает, с кровати может свалиться, бегает в туалет или к родителям, иногда может даже обмочиться...

Успокаивающие беседы перед сном не всегда помогают. Телевизор же категорически противопоказан, как и ссоры родителей, от которых еще больше возникает внутреннее напряжение и беспокойство. Если ребенок возбужден, испытывает тревогу перед сном, грустит, печалится, то КС следуют все чаще и чаще, с пугающей неизбежностью, как наваждение.

Самое неприятное заключается в ожидании КС, когда все труднее уложить детей вовремя спать, нервничают и родители; тут уж недалеко и до нервных срывов, наказаний; угроз хватает, но ничего кардинального, положительного не происходит.

Расплата утром — вялость, капризность, чувство «разбитости», беспричинные упрямство и негативизм днем. Все больше становится ссор, раздражений в отношениях с детьми. У них уже нет спокойствия, нормального самочувствия, бодрости духа и уверенности в себе. Вечером все повторяется с нарастающими эмоциональными потерями и напряжением. И так изо дня в день, из ночи в ночь.

Когда же чаще снятся повторные КС? Несомненна генетическая подоплека этого явления. Если один из родителей испытывал подобное в детстве, то вероятность повторяющихся КС у детей будет более весомой. Если оба родителя предрасположены к обильным снам вообще, КС в частности, и тем более к их повторам, то не надо ждать лишний раз исключения из этого правила. Необходимы и впечатлительность, развитая долговременная или эмоциональная память и, как уже отмечалось, некоторая неуверенность в себе, пусть в виде излишней зависимости от родителей, не говоря уже о повышенном уровне беспокойства и страхов.

Большая частота КС относительно чаще наблюдается и у детей, перенесших психологическую травму, эмоциональный шок, потрясения, след от которых проявляется не столько днем, сколько ночью.

Кошмарные сны можно различать в качестве частых повторов, однотипных по смыслу или навязчивых КС.

Частые повторы КС продемонстрируем у девочки 5 лет (как и в других приводимых случаях, опрос производился в течение двух недель): «Динозавр наш дом сломал», «Заблудилась в лесу», «Дракон», «Кощей», «Волк за мной гнался». Уже по этому минимуму КС можно предположить, как нелегко живется девочке в семье.

Что же тогда говорить о других КС, скажем, у мальчика 5 лет: «Застряла машина», «Разбилось окно», «В доме вылетели все окна», «Из окна упал», «Волк бегал за мной», «Колеса сдулись», «Роботы», «Застряла машина в грязи», «В окно камень бросили», «Стекла звенели». Что-либо неприятное почти постоянно происходит во сне, и окно не защищает, а звенит, рушится, и избежать опасности нельзя ни в стенах дома, ни вне его. Обреченность, безысходность видны и из трагического финала: «Из окна упал».

Не совсем уж плохо было раньше у него в семье, но отношения между родителями становились все более натянутыми, и, действительно, через 3 месяца после этих снов родители разошлись, мальчика же отдали бабушке. Так он выпал из семьи, дома, потерял чувство собственной ценности, а заодно и смысла жизни.

Добавим, что был он правополушарным, художественно одаренным, впечатлительным, с развитым воображением. Вот и привиделись ему ночью всякие несчастья. Словно был он парапсихологом или экстрасенсом. Так и есть, именно в 5 лет дети обнаруживают экстрасенсорные возможности, которые в большинстве случаев «канут в Лету» в 6 лет. Почему так — объяснений нет. Выскажем гипотезу.

В 5 лет активизируется возрастная активность левого полушария. Если до 5 лет правополушарность в большей или меньшей степени свойственна всем детям, то с 6 лет левополушарность и правополушарность начинают дифференцироваться более отчетливо.

Левополушарные «вовсю» читают, считают, говорят взрослыми фразами, видны уже их рационализм, склонность мыслить абстрактно, теоретически. Правополушарные больше действуют, играют, обнаруживают творческие, художественные способности. Раннее интеллектуальное обучение — для них непосильная нагрузка, хотя они и могут поражать взрослых своими эвристическими способностями.

И то, что с 5 лет у правополушарных (в отличие от смешанных правополушарно-левополушарных) детей активность левого полушария не только не увеличивается, а все больше и больше уменьшается с последующим возрастом, как раз приводит к компенсаторному нарастанию активности правого полушария с его подсознательным, интуитивным восприятием. «Вспышка» его активности и позволяет «видеть насквозь» — безошибочно определять цвета в конверте или предчувствовать дальнейшее развитие событий в семье.

А теперь задумаемся, вспомним, понаблюдаем — как дети начинают ни с того ни с сего бояться, грустить или плохо есть. Не восприняли ли они раньше нас реальную угрозу для своего бытия, а значит и для существования семьи, и не следует ли нам своевременно прислушаться к их внутреннему голосу, если только мы любим детей и хотим сохранить семью, как самое святое в нашей жизни.

К часто повторяющимся, однотипным по смыслу снам, относится и КС мальчика 5 лет: «Маленький человечек из колбочки не мог выйти», «Машина врезалась», «Баба Яга и Змей Горыныч дрались», «Бармалей», «Один дома», «За мной гонялось привидение». Первый сон воспроизводит его весьма нелегкое, после трех стимуляций и других родовспомогательных мероприятий появление на свет. Часто остается один дома, когда родители исчезают без всякого объяснения, неизвестно куда. Здесь-то в воображении и появляются чудовища, ссорящиеся, как и родители, между собой.

У другого мальчика 5 лет, также правополушарного и с количеством страхов, превышающих возрастную норму, сны еще хуже: «Баба Яга съела человечка», «Волк съесть хотел», «Баба Яга», «Волк», «Собака злая». Съесть, загрызть, уничтожить — все это отражает постоянные угрозы со стороны не задумывающихся о своем поведении взрослых в семье.

Что хорошего видит в жизни еще один мальчик 5 лет, мы поймем из его однотипных в плане неожиданностей и агрессии снов: «Горели провода троллейбуса», «Кончился бензин у машины», «Машина врезалась», «Собака гналась», «Инопланетяне били», «Инопланетяне стреляли в скелет», «Машина мусор собирала и меня забрать хотела». Его постоянно наказывают, ругают, ни во что не ставят в семье часто нетрезвые или равнодушные, как инопланетяне, к его нуждам, заботам, интересам родители.

Доброты неплохо бы занять и родителям девочки 4 лет, которой непрерывно снится: «Баба Яга злая», «Кощей чуть не убил», «Кощей хотел съесть котенка», «Баба Яга скушала», «Злая кукла», «Злая тетя», «Страшная кофта», «Злая птица». И все это в 4 года — когда так велика потребность в любви родителей, здесь же — сплошная злость, ненависть, да и жизни один раз девочка чуть не лишилась, серьезно заболев. В семье все говорят на повышенных тонах, раздражаются, оскорбляют друг друга. Какие уж там любовь, понимание, элементарная порядочность и доброта.

Навязчивые КС чаще преследуют детей после 10 лет — вспомним хотя бы леденящие душу падения в колодец, пропасть с верхнего этажа. Ужас еще долго живет в подсознательной части психики, нарастая с каждым последующим аналогичным сновидением. И чем больше ребенок думает о пережитом во сне кошмаре, ожидает его, тем чаще, по контрасту, тот его посещает. Срабатывает установленная в неврозологии (учении о неврозах) закономерность — навязчивые мысли, страхи, движения питаются (подпитываются) контрастным к себе отношением.

Например, чем больше человек думает о хороших людях или поступках плохо, или наоборот, тем более сильно это фиксируется как доминанта навязчивости. Так же и в отношении навязчивых КС — чем больше о них думается с надеждой на их исчезновение, то есть развивается положительная установка, тем с большей силой и драматизмом они появляются, оживают ночью. Относится это и к навязчивым движениям-ритуалам: чем больше хочется прекратить включать и выключать определенное количество раз включатель перед сном — тем больше тянет сделать это.

Потому мы, как и многие другие врачи, не рекомендуем подобным образом бороться с навязчивыми тиками, стереотипно повторяющимся подергиванием мышц век, лица, туловища. Между тем и сейчас у неграмотных целителей можно получить «дельный» совет: встаньте перед зеркалом и сдерживайте внешнее выражение нервных тиков. Сдержать-то, действительно, удается, только потом все возобновляется с большей силой.

Контрастность — не единственное условие появления КС. В физиологии высшей нервной деятельности давно описаны фазовые состояния функциональной активности головного мозга: уравнительная, парадоксальная и ультрапарадоксальная фазы. Они хорошо видны при засыпании и близком к нему наступлении гипнотического состояния.

В уравнительной фазе все внешние шумы как бы уравновешиваются, уменьшаются в своей интенсивности. В парадоксальной фазе что-то начинает восприниматься даже сильнее, чем обычно: некоторые звуки, голоса, как бы выхватываемые из общей гаммы внешних раздражителей и шумов. Здесь и мысль может поразить наше воображение, которой в обычной жизни мы не придаем значения, и представление об опасности, пусть и нереальной в данный момент, но ожидаемой во сне. В ультрапарадоксальной фазе все происходит наоборот — кислое, горькое становится сладким, негодяй превращается в героя, зло торжествует, становится синонимом добра, а последнее делается предрассудком, недостатком или просто лишним, ненужным, отжившим.

Физиологи об этом не говорили, но мы глубоко убеждены в хроническом, постоянном, перманентом наличии таких фаз у некоторых людей, будь то в некоторых видах деятельности, взаимодействия людей или в политике. Элементарные примеры — упрямство и негативизм. В патологическом или болезненном упрямстве, в отличие от психологически мотивированного, явно прослеживается парадоксальная фаза. Родители обычно говорят в таком случае: приходится все больше повышать голос, кричать, наказывать с нулевым или противоположным результатом.

Негативизм — когда вместо «стой» ребенок идет, вместо приказа садиться встает, то есть не прекращает осуждаемое, запрещаемое, а стремится во что бы то ни стало его осуществить. И далеко не всегда это свидетельствует о «дурном» или «вредном» характере ребенка. Обычно такую модель «вредности» родители преподносят сами, лениво или яростно переругиваясь, постоянно обвиняя друг друга, а заодно и детей в ошибках, недостатках, пороках, заблуждениях, предвзятости.

Реагировать на такие вредности нормальный мозг, пусть и ребенка, длительное время без ущерба для себя не может. Потому-то и срабатывает защитная рефлекторная реакция, когда вначале слышны и вызывают ответ только сильные угрозы родителей (подкрепляемые наказанием, лишением удовлетворения потребностей в значимых сферах). Затем уравнительная фаза переходит в парадоксальную. Тогда возникает болезненное упрямство — ребенок «не слышит», продолжает вести себя как ни в чем не бывало или «копается», спит на ходу вместо активных действий. Ультрапарадоксальная фаза говорит об извращении нервной активности — появлении обратных, или зеркальных, отрицательно сфокусированных отражений, когда делать плохо считается хорошо и наоборот, как и вместо согласия предпочитать конфронтацию, конфликт и враждебность.

Так и во сне: вместо положительных персонажей, героев появляются отрицательные, противные, страшные образы, которые без зазрения совести вершат свое черное дело. Недаром фазу сновидений в ночном сне называют парадоксальным сном, когда малейшие раздражители вызывают неадекватно сильные реакции, превращаемые, на наш взгляд, в КС в ультрапарадоксальную фазу. Пример: далеко не всегда родители так плохи, но именно в КС они предстают как законченные образы... чуть было не сказал негодяев, но поправимся — чудовищ вроде Бабы Яги и Кощея.

Заметим, когда детям совсем плохо и это длится не день и не месяц, скажем, родители давно их бросили, без конца жестоки, то эмоциональная сфера у таких несчастных будет столь повреждена, что не сможет даже продуцировать сновидения, положительных не может быть в природе, а отрицательные разве что как сполохи столь часто перенесенных страдании, что оставляют равнодушными.

Любое несчастье может повышать чувствительность, но если оно следует одно за другим, то чувства притупятся настолько, что исчезнет отклик на другие страдания, в том числе на окружающих людей. Более того, вместо страха отрицательных, сказочных персонажей появляется отождествление с ними во сне, где простор для силы, агрессии и зла. Это уже один из симптомов, притом самых ранних, неблагоприятного психического перерождения в агрессивно-деструктивную или психопатическую личность.

Наши рассуждения о навязчивых мыслях и страхах вообще и КС в частности необходимо подкрепить тревожно-мнительными чертами характера детей. Предпосылка их явно генетическая, да и соответствующий пример показывают сами родители.

При тревожности детей возрастает непереносимость, а то и страх возобновления КС, притягиваемых по контрасту. При мнительности опасность преувеличивается, ожидается там, где ее не может быть. В сочетании с развитым воображением, способностью к фантазиям тревожность и мнительность являются питательной психической почвой для КС.

Почему, собственно, повторяются одни и те же сны? Для этого нужно иметь развитую долговременную или эмоциональную память, чтобы «бережно» хранить следы прошлого травмирующего опыта, пусть и переработанные воображением. Негибкость мышления тоже налицо — можно было бы днем, до появления КС, выработать более адекватное отношение к лежащим в их основе травмирующим событиям. Но как раз этого и не дано, и не только по возрасту, а именно из-за недостаточной гибкости или пластичности нервных процессов в терминологии физиологов.

В итоге свойственные возрасту аффекты, образы застывают, превращаются в ледяные, монументальные конструкции, образования, как остов доминанты страха. Сам же страх вызывает очаг возбуждения в правом полушарии, отгороженный в виде компенсаторного торможения от мыслительной, аналитической и критической активности левого полушария. В итоге КС дети еще больше боятся, вместо того чтобы рационально подойти к их содержанию, поиску альтернатив и переключиться на другие, более содержательные жизненные цели. И взрослому здесь нужна помощь специалиста, что же тогда говорить о детях.

Конечно, если днем под влиянием случайных или психологически направленных мероприятий исчезают травмирующие обстоятельства жизни ребенка или он сам обучается опытным педагогом, психологом, врачом по-иному смотреть на свои сны, тем легче нейтрализовать их травмирующее звучание разработанной нами психотерапевтической методикой преодоления страхов. Тогда КС «обесточатся» сами собой — потеряют свое отрицательное воздействие на психику ребенка или полностью прекратят свое существование.

Расскажем о навязчивых КС у мальчика всего-то трех лет. Вечером никак не может спокойно заснуть, ночью ворочается, временами скидывает одеяло, утром сам не свой, капризничает, плачет чуть что и мать перестал отпускать на работу. Какой-то утренний невроз. В детском саду постепенно оттаивает, но чем ближе к вечеру, тем больше возбуждается, беспокоится, паникует.

Мать у него — женщина очень способная, без конца учится, преисполнена честолюбивых планов, по природе своей левополушарная, рационально-мыслительного плана. Как эмансипированная женщина встречалась с мужчинами, остановилась на одном, решила родить без регистрации брака (что как поветрие возникло, к несчастью детей), да беда случилась — замерла беременность.

Через 6 месяцев неожиданно снова забеременела, но решила оставить ребенка, даже если он и нарушал ее более важные жизненные планы; правда, хотела видеть только девочку, а о мальчике и думать не желала. И не случайно дважды без особых причин была угроза выкидыша — сказывалась таким образом возникшая «обуза».

Рассмотрим пристальнее мать. Несмотря на выдающиеся интеллектуальные и деловые способности, она склонна к волнениям, беспокойству, сомнениям в правильности своих действий. Как и ее мать — бабушка, живущая с ними, — любила угрожать сыну всяческими карами, что тот пока и усвоил как истину в последней инстанции. И хотя мать, как и бабушка, была крайне нетерпеливой и непоследовательной в требованиях, часто раздражалась, злилась и физически наказывала будущего мужчину, он никак не мог угомониться дома. Атмосфера там была неблагоприятна для развития детей вообще и нашего героя в частности.

Между матерью и бабушкой продолжались идущие с детства напряжения, недомолвки, обиды. И сама бабушка когда-то рассталась с мужем и всю свою неукротимую энергию обратила на дочь, которая, с ее точки зрения не может правильно воспитывать детей. Отца в семье, как уже отмечалось, не было, после зачатия он просто стал ненужным, жена сразу его отвергла, забыла, стала ненавидеть.

Так как мать — женщина внешне привлекательная (а это более чем часто встречается при неврозах у детей), можно догадаться, что она более сочувственно относилась к себе, чем к сыну. Ее быстро нашел более молодой мужчина, хотевший сразу наставить на путь истины, перевоспитать. Ничего из этого, кроме конфликтов, не получилось, и теперь оба супруга ждали приближающегося срока развода. В такой жизненной драме протекало «счастливое детство мальчика».

Но если бы только это. Матери в детстве казалось (то есть воображения и мнительности ей было не занимать с самого начала), что под кроватью живут чудовища, только и норовящие укусить. Ее муж — отчим — пусть и не отец, но мальчик провел в его присутствии свыше двух лет — тоже в детстве был не из храброго десятка и в 7-10 лет боялся темноты перед сном и материализующихся из нее чудовищ. Может быть, поэтому он и стал милиционером, наяву противостоящим подобным прообразам из жизни людей.

Как только родился герой нашего рассказа, его сразу перевели в инфекционную больницу без матери на целый месяц, чтобы уточнить, что с ним происходит, почему стул такой, почему часто кричит, а то и ножками сучит. И невдомек было технократически ориентированным врачам, что все дело было в нервном расстройстве, приобретенном внутриутробно. Мать в то время нервничала, не хотела ребенка и при этом боялась, что его больше никогда не будет.

Беспокойство матери, раздражение, недовольство и подавленное состояние духа отражались на ее гормональном состоянии, передаваемом плоду через кровеносную сеть. Напряженное состояние матери способствовало гипертонусу мышц, в том числе мышц матки, что и стало причиной угрозы преждевременного изгнания плода. Пока разбирались что к чему, мать и сын были разделены целый месяц. Подобная психическая депривация затем как раз и аукнется в КС. Пока же хватало и других несчастий.

Несмотря на нервно-соматическую ослабленность (а он болел ларинготрахеитом, и врачей было не счесть), мать постаралась как можно раньше отдать его в ясли — на втором году жизни, а это весьма неблагоприятный возраст для прекращения эмоционального контакта с матерью. Ребенок еще слишком зависит от матери, не нуждается ни в каком общении со сверстниками, а если эмоционально чувствителен и привязан к матери, то всегда произойдет различной продолжительности эмоциональное расстройство. Так и случилось.

Последовали постоянные слезы, крик, нарушился сон, то есть усилились и так имевшиеся признаки нервности. Его нельзя было отдавать в ясли не только из-за нервности и повышенной ранимости, но и по причине травмирующего опыта разлуки с матерью в первый месяц жизни. Есть такие термины в аллергологии: сенсибилизация (повышение чувствительности организма к действию каких-либо вредных факторов) и возникающие на ее фоне идиосинкразические реакции (отек, крапивница, аллергический кашель, удушье). В качестве последней у мальчика возникло аффективное (реактивное) состояние при повторной, более травмирующей разлуке с матерью.

Стали мы разговаривать с мальчиком. Три года ему, а все понимает и отвечает: голова днем болит (от напряжения), утром живот беспокоит. Уже потом мы догадались, что последнее было после крайне беспокойного сна и наличия в нем КС. В области пупка находится проекция солнечного сплетения — самого мощного, иннервизирующего внутренние органы вегетативного образования. Мы знаем, как от волнений и напряжений болит голова, бьется сердце, расстраивается деятельность желудочно-кишечного тракта. Для детей последнее характерно как раз в виде нервных спазмов — болей в области живота. Тем более утром, когда нужно идти в нелюбимый детский сад, есть манную кашу и спать днем сколько положено, а заодно делать приветливое лицо далеко не всем приветливым сверстникам.

На наши уточняющие вопросы мальчик пояснил, что дома все взрослые строгие, замечаний и запретов больше всего получает от матери, она чаще и беспокоится. Ругает постоянно бабушка, она же наказывает ремешком, дедушка кричит и даже однажды охрип от этого. Как видим, каждый из взрослых имеет свою «специализацию» в так называемом воспитании. Добавим, что возникший ниоткуда дедушка не живет в семье, а появляется в ней подобно «летучему голландцу». Тем не менее, он ближе, роднее для мальчика, чем более формально ведущий себя отчим.

Стали выяснять, каким страхам подвержен мальчик. Тут-то он и сказал, что больше всего боится Змея Горыныча, а ночью — того, что его унесут. Кто именно, теперь не трудно было догадаться. Во времена татаро-монгольского ига так и происходило. И на стягах как раз красовался Змей Горыныч, проще — Дракон. Мужчин убивали (а отца у мальчика нет и в помине), женщин полонили, а с детьми поступали по-разному, в зависимости от возраста. В нашем случае, скорее всего, он тоже бы не остался в живых. Недаром после появления Змея Горыныча в его коллективном бессознательном, он стал, что совершенно не типично для возраста, говорить с грустью, что мама и папа (отчим) станут старенькими (продолжим: умрут, не будет их). Обычно понимание или осознание конца жизни приходит в 5 лет, но никак не в 3 года.

Интеллектуальные способности в данном случае несомненны. Но еще больше развито воображение, явно художественного плана. Недаром он, в отличие от левополушарной матери, полностью правополушарный. А правополушарные обладают природно развитой интуицией и эмоциональной памятью даже на давно случившиеся травмирующие события.

Как есть роман и фильм «Унесенные ветром», так и мы могли бы наше повествование назвать «Унесенный Драконом». Боится мальчик не только Дракона как символа зла, агрессии и смерти, но главным образом того, что останется один, без матери, а то и исчезнет, не успев как следует появиться на свет. В воображаемой игре в семью он берет роль матери — все-таки наиболее близкого для него взрослого, не бабушки, которая методично бьет ремешком, не вечно куда-то пропадающего дедушки и тем более отчима, более чем строгого, с которым разводится сейчас мать.

Содержание навязчивого КС и его мотивация (обусловленность) стали для нас понятны. А как помочь? Поговорили мы с матерью и отчимом с целью предотвращения разрыва семейных отношений. Развод был временно отложен.

Использовать рисунки для уменьшения остроты страхов еще не представлялось возможным из-за малого возраста и крайне несовершенных графических возможностей. Обычно рисование страхов проводится с пятилетнего возраста. Оставалась игра — самый эффективный метод преодоления страхов. Только ее нужно хорошо срежиссировать, направить так, чтобы она оказала терапевтический эффект.

Предварительно расспросили мать — какие игры предпочитает ребенок, как себя ведет в них, затем предоставили ему возможность самостоятельно поиграть без матери и вместе с ней. Почти во всех и так немногочисленных играх дома мальчик стремился играть роль защитника других от какой-либо внешней опасности. Себя же он защищал хуже всего. Это было видно и на приеме. Тогда была использована характерная для возраста 2-4-х лет способность к подражанию. Мальчик стал нападающим, то есть символизировал внешнюю опасность, а автор в роли защитника показал, как нужно ее отражать.

После перемены ролей мальчик уже держался более уверенно.

Теперь можно было приступить к главному — десенсибилизации (процесс, обратный сенсибилизации) страха разлуки, воплощением которой, как и страха смерти, являлся Дракон.

Мальчику было предложено или изображать себя, то есть боящегося жителя тут же условно построенной деревни из нескольких домов, или стать на время Драконом (по принципу — «влезть в шкуру волка»). Предпочтение было отдано последнему варианту, что немаловажно для повышения собственной уверенности. Мать, отчим и врач в роли жителей деревни мирно занимались различными делами (в игре дополнительно участвовала группа студентов, психологов и аспирантов): детей воспитывали по-всякому — по-доброму и по-плохому (отражая реальную семейную ситуацию в семье мальчика), кто-то варил кашу, кто-то занимался уборкой, читал мораль или наказывал детей.

Вдруг послышался какой-то неприятный свист, уханье, прогремел гром (все это воспроизводилось в соседней комнате обычным свистком, дудочкой, барабаном). Всполошились сначала жители, затем успокоились, тем более что один из них настойчиво убеждал всех в отсутствии каких-либо причин для опасности и паники. Однако предупреждающие сигналы появлялись все чаще и сильнее, и некоторые жители стали выражать нешуточное беспокойство. В общем, все пришло в движение, заволновалось, забурлило.

Свет померк (выключили большую часть светильников), грохот за дверью усилился, внезапно она раскрылась и в комнату, то есть деревню, влетел Дракон — мальчик в подобающей по этому случаю маске. Началась паника, каждый спасался как мог, не думая о сопротивлении и помощи близким.

Дракон из всех присутствующих взял в плен только мать и отчима.

Следующее игровое действие было уже с перестановкой ролей: мальчик был воином — защитником жителей, а врач изображал Дракона. Последний, как вы догадались, был повержен защитником, все жители вздохнули с облегчением, стали жить нормально, работать, детей воспитывать.

Впервые за несколько лет мальчик заснул сразу, ночь была на удивление спокойной, а вскоре он без трепета душевного стал отпускать мать на работу.

На этом примере мы видим, как весьма непросто было постичь психологический смысл навязчивого КС и его обусловленность неблагоприятной жизненной историей мальчика. Без этого постижения невозможно было ему помочь, как, впрочем, и при остальных, дневных, страхах. Возникает вопрос: нельзя ли было поступить проще — дать снотворные, транквилизаторы (тазепам, нозепам, радедорм), и спал бы он, что называется, без задних ног. К сожалению, так нередко и бывает. Почему «к сожалению»? Да потому, что проблема КС не была бы решена психологическим образом, а искусственно была бы задавлена, заторможена, загнана в тупик. Днем, наверняка, произошло бы усиление страхов, да и пример глотать таблетки при любом расстройстве (а в подростковом возрасте «колеса» — психотропные средства) был бы налицо.

Другому мальчику постарше, 7 лет, неоднократно снится один и тот же сон, который и был нарисован по нашей просьбе. Весьма странный, на первый взгляд, сон: Динозавр, встав на задние конечности, пытается добраться до люльки, подвешенной в верхнем углу комнаты. В люльке мальчик и прячется. Когда Динозавр схватит люльку — неизвестно, но, чувствуя, что до его цели осталось немного, мальчик в ужасе просыпается и мчится к родителям, точнее, к отцу, способному, в отличие от матери, успокоить, приласкать.

Сама мать находится в невротическом состоянии, и все ее внимание, любовь, забота обращены на младшего братика. Последний как раз и появился в самое неподходящее время для старшего — в 3 года. Когда старшему исполнилось 4, младший стал ходить и мать только им и занималась. Но именно в 4 года, как мы уже неоднократно отмечали, наблюдается пик эмоционального развития детей и любви к родителю другого пола. Препятствующим фактором для этого как раз и является появление более удачного, здорового и младшего по возрасту брата или сестры. Так оно случилось и здесь.

Более того, отношения матери со старшим становилось все хуже и хуже и с 5 лет, когда тот все более аргументированно возражал на нападки, мать стала угрожать, что снова отдаст его бабушке, то есть полностью лишит любви и контакта с собой. Это уже было, годовалым он был отвезен за тридевять земель к бабушке, где и пробыл до двух лет. Именно в год дети заметно привязаны к матери и болезненно воспринимают не только разлуку, но и появление новых незнакомых взрослых, особенно пожилых женщин, так контрастно не похожих на более молодую и непосредственную мать.

Сейчас мать переживает свое отношение к сыну в 5 лет, считая его несправедливым. Но дело уже сделано, появилась трещина в отношениях с сыном. Тут бы отцу надо было помочь, заняться сыном, повлиять, пример подать. Но отец, как всегда, занят. Не очень-то контактный и общительный по природе, он все передоверил жене, что бывает иной раз величайшей ошибкой отцов, особенно в рассматриваемом возрасте.

Посмотрим, какие еще беды выпали на долю мальчика и не окажется ли их слишком много на одну, еще такую непродолжительную жизнь. Родители его вообще не ждали и не были готовы к появлению детей в то время. Хватало забот и так. К тому же отец предпочел бы, если уж на то пошло, появление девочки, а не мальчика.

Во время беременности мать была в состоянии постоянного напряжения и беспокойства, что, как мы знаем, даром не проходит. Родился мальчик слабым, даже закричать не смог, сразу обнаружился дисбактериоз кишечника. В 9 месяцев испытал ожог кипятком, что случается у родителей, не очень настроенных на тщательный уход за ребенком, которого не очень ждали. Как только встал на ноги, так и был отвезен — куда, известно.

Там-то, у бабушки, и начались ночные страхи — крики во сне; сказалось все вместе — беспокойство, испытанное еще в утробе матери; ожог, остро переживаемая разлука с матерью, страх при виде «новой мамы».

По возвращении его отдали в ясли и другой бабушке, тем самым он испытал двойной эмоциональный удар. Ночные страхи только усилились, утром ничего вразумительного сказать не мог, но стал панически бояться днем Волка. Мы уже не раз говорили, что Волк «любит» населять ночное пространство детей в 2-4 года, и ужас, испытываемый перед ним, сродни в последующем развивающемуся страху смерти. Волк только подчеркивал беззащитность мальчика, его эмоциональную ранимость и беспокойство, заостренные разлукой с матерью, проживанием у тревожных по характеру бабушек и отсутствием контакта с отцом, который и мог бы «убить Волка».

Но это еще не все. В 3 года малыш перенес операцию под общим наркозом (надевалась маска) по поводу фимоза (ущемления крайней плоти). Эмоциональное потрясение при отключении сознания у впечатлительного мальчика еще больше заострило уже имеющийся страх смерти. А тут еще одно драматическое событие — покончила жизнь самоубийством сестра матери, и родители вместе с сыном были на похоронах (до подросткового возраста этого лучше не делать, даже исходя из самых благих побуждений).

Что в итоге? Депрессивное мироощущение — отсутствие жизнерадостности, понурый взгляд, чувство растерянности и явно не оптимистические высказывания: «Зачем мне так жить», «Я никому не нужен», «В жизни больше вообще ничего не будет». Все, значит, он испытал, ни во что не верит и охвачен чувством отчаяния. Потеря смысла жизни — как сказали бы психологи. Да, но возраст-то всего 7 лет. И уж если ставить какой-либо диагноз — то это самый что ни на есть депрессивный невроз. И вечером он продолжает, как и в 3-5 лет, бояться темноты, закрытой комнаты и отсутствия взрослых.

Стоит ли добавлять, что его защитные силы организма, реактивность ослабли в такой степени, что посыпались без конца различные болезни, тоже не способствующие спокойствию и уверенности в себе.

Так кто же Динозавр во сне и почему он подбирается к люльке? Динозавр — воплощение вечно существующих для мальчика опасности и бездушия в семье, дальнейшее развитие угрозы для жизни, представленной ранее Волком. У Динозавра еще большая пасть, чем у Волка, что свидетельствует о нарастании или ужесточении страха смерти. Люлька и есть символ жизни, колыбели, безопасности, утробы матери, если хотите. Вот он и пытается спрятаться в ней, укрыться (как и при пеленании), защититься от постоянно возникающей внешней опасности.

Его же все время словно хотят похитить, уничтожить, и есть подспудный, инстинктивно заостренный страх, что люлька, висящая, можно сказать, на волоске, рухнет, он из нее вывалится или Динозавр дотянется до нее в одну из ночей. Потому-то и требуется присутствие взрослых перед сном, внимание, теплые слова напутствия. Но всего этого у мальчика нет. Вот и приходится ночью спасаться бегством и искать успокоения, задумайтесь... не у матери, а у отца — эмоционально более отзывчивого, хотя и не уделяющего сыну днем сколько-нибудь серьезного внимания.

Девочке 4 лет часто снится один и тот же сон: «Змея кусает маму и меня, и мы умираем». Змею нарисовала по нашей просьбе. Было видно, какая она черная, страшная, извивающаяся, с далеко высунутым жалом. При встрече с нами девочка сильно заикалась и обнаружились у нее 26 страхов из 29, в том числе перед засыпанием, темноты, одиночества, тесной комнаты (где спала), животных, особенно змей и собак.

Ночью, начиная с 2 лет, просыпается и плачет. Ничего вразумительного, опять же, сказать не может. Видимо, ей жалко маму и себя, да и плач бывает от страха у очень чувствительных и впечатлительных детей.

Долго мать не могла зачать дитя (были операции на придатках). Но вот ожидание было вознаграждено, пришлось, однако, серьезно поволноваться из-за постоянно преследующей угрозы выкидыша. Отец предпочел бы мальчика, но это так, больше в теории. В 10 месяцев девочка упала в деревне и сильно ушиблась лбом (на ЭЭГ была обнаружена повышенная судорожная готовность). В 1,5 года на ее глазах умирал дедушка, в доме была соответствующая атмосфера.

Нужно отметить высокую тревожность у обоих родителей вообще, а у отца еще и мнительность. Вместе с повышенной опекой и беспокойством с их стороны это способствовало нарастанию у девочки страха смерти, звучащего нередко в ее высказываниях.

В 2 года опять ей «повезло» в деревне — ее и бабушку покусала собака, после чего и началось заикание. Но и до этого она была уже напряжена, возбуждена, обеспокоена. Испуг, крик на фоне уже имевших место элементов судорожной активности вызвал судорожный спазм голосовых связок. Страх невротически зафиксировался и при возникновении в новых, неожиданных ситуациях автоматически включал судорогу речевых мышц и заикание как их внешнее проявление. Добавим, что мать сама заикалась в детстве в похожих обстоятельствах.

Если на первой консультации девочка от смущения не могла произнести ни одного слова, то после нескольких игровых занятий, совместно с родителями и группой ассистентов, на удивление всем стала говорить почти без запинок. Через несколько месяцев исчезли на ЭЭГ и следы судорожной активности.

Держал ее, значит, крепко страх как главный источник напряжения и беспокойства, а не остаточные явления ушиба головного мозга. Вместе с прохождением страхов, как и в предыдущем случае, растворились и кошмарные сны. Требовалось еще поднять эмоциональный тонус девочки, жизнерадостность. Здесь родители оказались на высоте — стали играть больше в подвижные игры дома, да и сами избавились при нашей помощи от невротических расстройств.

Только не думайте, что все шло так гладко, безупречно, что девочка вдруг сразу перестала заикаться. Нет. Было закономерное развитие медленного, порой мучительного изменения отношения родителей к дочери. Что греха таить, все они перепробовали: и потакали ее прихотям, и экстрасенсов разных приводили, и к выдающимся невропатологам визиты наносили, и физические наказания временами применяли в избытке...

Все было, но понять болезненное состояние девочки в связи с травмирующими обстоятельствами ее жизни, в том числе и до рождения, могут только современный научный анализ, знание психологии возрастного развития, неврозологии и психотерапии. Учиться всему этому надо, чтобы не размахивать руками и объяснять доверчивым в такой ситуации родителям, что все это от привходящих сил, порчи, сглаза и других средневековых измышлений.

Работу опытного врача, психолога, психотерапевта можно сравнить с трудом альпиниста или скалолаза высокого класса. Мы свободно идем по ровной поверхности, испытываем напряжение при подъеме на гору и совсем не можем преодолеть почти отвесную стену. Зацепки вроде есть, но руки срываются, ноги повисают в воздухе, и мы вынуждены отказаться от затеи. Приходят мысли: не проще ли взорвать эту стену или намазать руки липким клеем, но как тогда их отдирать? Опытный же альпинист видит, чувствует, осязает любые шероховатости, за которые он может уцепиться.

Главное — достичь баланса, равновесия, что большинству простых смертных, то есть нам, не дано. Тренировка необходима, но достичь высот в альпинизме может только способный человек, пусть и инвалид от рождения. Так и в практической психологии и психотерапии необходимо найти любые и вместе с тем значимые, оказывающие влияние в настоящем, события. В медицинском институте это не преподают, а у психологов, как всегда, не хватает практики.

Нужно учиться в жизни, то есть приобретать собственный опыт ошибок и достижений. Опытный специалист потому и может учить, что видит, чувствует, осязает все эти не видимые простым глазом выступы, используемые в качестве научного, основанного на современных теории и практике, анализа. И помощь разработана поколениями психотерапевтов, а не модными нынче шарлатанами, знахарями и шаманами, делающими людей послушными роботами — исполнителями их необузданных желаний и предрассудков.

Мальчик 6 лет почти каждую ночь просыпается и бежит к родителям. Не с первого раза удалось выяснить, что его «осаждают» ночью призраки, «мучают», «трясут». Так же его «трясут» нервные, неуравновешенные родители и бабушка, для которых нет ни одной сферы отношений в семье, где бы они не входили в конфликт друг с другом, более того, у них прямо способность ссориться.

Мать вообще вспыхивает, как спичка, такая она нервная и возбудимая, да еще тревожная и мнительная в придачу. Отец такой же, за вычетом двух последних характеристик. Зато он ворчливо-дотошный, агрессивно-нетерпимый и ревниво-подозрительный. Даже по этим характеристикам можно догадаться, что он далеко не равнодушен к спиртному. Так оно и есть, более того — он категорически отказался идти с сыном на прием, в чем и проявились лишний раз его конфликтность и паранойяльное развитие личности (нетерпимость, непримиримость, подозрительность и ревнивость).

Что до физических наказаний, то отец был до них более чем охоч, здесь и находилось единственное согласие, единодушие с матерью. Самого отца били в детстве не менее «чуткие» родители, и он явно потерял способность к состраданию, ожесточился, эмоционально отупел. Так что ударить сына, да еще методически бить ремнем — для него не проблема.

Такая «преемственность поколений» наблюдается нами как закономерность, определяемая следующим образом: «Если родитель в детстве испытал жестокое обращение в виде частых, систематических физических наказаний, особенно при отсутствии любви и эмоционального неприятия своей индивидуальности, то всегда существует больше шансов, что он будет испытывать меньше душевной боли, сострадания при физических наказаниях детей и тем самым будет чаще использовать подобный вид наказания». Патология порождает патологию, или отклонение вызывает отклонение — что и есть в рассматриваемом случае. Исключения бывают именно как исключения.

Ребенка ждали, но продолжали ссориться как ни в чем не бывало. А то, что он внутриутробно реагирует на повышенный тон, раздражение, крик и бранные слова — было им неведомо. Зато более чем явно проявлялась угроза выкидыша, и единственное место, где будущая мать думала о смысле жизни, было дородовое отделение. Закричал новорожденный не сразу, а после хлопка, получив таким образом первый опыт физического наказания.

Фактически он был ослаблен, весь вялый, инертный, не брал нормально грудь. Стресс даром не прошел. Тем не менее, постепенно восстановил силы, но дома постоянно возникали конфликты, пьяные разборки, а в год его случайно придавила сильно «нагруженная» бабушка, так что до сих пор он на дух не переносит пьяных и даже не заходит в комнату, где это произошло. Помнит, следовательно, до настоящего времени.

Мать уже работала, когда он был отдан в детский сад, к которому не смог привыкнуть — сидел в углу и играл в одну и ту же игру. Воспитатели махнули на него рукой: не мешает и ладно. Практически, он отходил от скандалов дома, где боялся проявлять каждый раз наказуемую раздраженными взрослыми самостоятельность.

Сдерживание эмоций, внешнего выражения чувств просто так не проходило, что сказалось на усилении проявлений диатеза. Обычно к году эти проявления сходят на нет, хотя отдельные симптомы можно наблюдать до 2-3 лет, если родители злоупотребляют консервами, приправами, бульонами, жареной пищей и ребенок мало пьет воды или она имеет много вредных примесей (в Санкт-Петербурге это, прежде всего, хлорирование воды).

Итак, к году диатез усилился, и теперь на сгибах рук у ребенка было кровавое месиво от воспаленных и расчесанных корочек. Как нередко бывает, предпосылки нарушенного обмена веществ не без участия нервной системы имелись у одного из родителей, в данном случае у матери.

При беседе был получен утвердительный ответ о наличии головной боли, имеющей опоясывающий характер, что обычно отмечается при неврастении. Переживает крики родителей, оскорбления, физические наказания. В игре «Семья» он выбирает себя, а не роль отца, как делают большинство его сверстников.

Обнаруживает 22 страха из 29, то есть он начинен страхами, как порохом, готовым вспыхнуть в любой момент. Оседают же все эти страхи ночью. Да и днем он боится снежной бабы (ассоциация с холодностью и бесчувственностью к его страданиям матери и бабушки), скелетов (останков Кощея в виде символа отцовского бездушия, эмоциональной скупости и агрессивности), человека-вампира (лишившего, подобно взрослым в семье, детства и жизненных сил) и привидений (своей смерти).

Как обычно, в начале приема мы предложили среди других рисунков изобразить семью. Когда увидели рисунок, то даже удивились, хотя и видели всякое. Слева была изображена мать, далее фигурой поменьше он изобразил себя, а справа, третьей фигурой, чудовище, очень похожее на привидение. Мать, себя и чудовище представил только одним цветом — красным, и в виде каких-то роботов-инопланетян с квадратными пропорциями и растопыренными подобно иглам руками.

Самое существенное — на месте отца нарисовано чудовище. Здесь-то и кроется отгадка его кошмарных навязчивых снов. Мать и бабушка, конечно, тоже хороши, но главным патогенным звеном является, несомненно, отец, теряющий в состоянии алкогольного опьянения всякий человеческий образ. Являясь источником постоянного страха у мальчика, он и предстает во сне тем чудовищем, которое мучает.

Прописаны были игровые занятия по устранению страхов. Отца на первое из них мать привела, что называется, за руку, но он демонстративно сел, не раздеваясь, у входа и с вызовом заявил, что играть не будет, потому что не понимает, как это невродермит у сына можно лечить подобным образом.

Ему терпеливо объяснили, раз он был на консультации, что невродермит — последнее звено в цепи нервных расстройств у сына, и он может постепенно пройти, как это и происходит в большинстве случаев, если улучшится нервное состояние, нейтрализуются страхи и наладится сон. А без непосредственного участия родителей процесс лечения и укрепления нервной системы нельзя будет признать надежным.

Выслушав все это, отец с упрямством, достойным лучшего применения, сказал сердито, что с ним никто не играл в детстве, а вот вырос нормальным человеком. Мы не стали вступать с ним в прения по данному вопросу и пошли играть с мальчиком и мамой.

А теперь задумаемся, нормальная ли психика у такого отца: у него же абсолютно отсутствует критика своего, как мы видим, деформированного детством и алкоголем состояния. Насилие он признает нормой, ночные кошмары и страхи — не заслуживающими внимания, а о сострадании и готовности помочь вообще не имеет понятия.

Вы думаете, а сама мать набралась терпения на четыре игровых занятия? Нет, конечно. С трудом она пришла только еще на одно: ссориться всегда легче, чем сдерживать себя, искать точки взаимопонимания.

Жил-был мальчик 5 лет, способный, одаренный — почти абсолютный музыкальный слух, сочинял любые истории, только записывай. Проснулся он однажды как бы виноватым или испуганным — родители так и не поняли. Но все ногти на обеих руках были обгрызаны подчистую, так что кровь из пораженных участков кожи еще сочилась. Они поняли или, скорее, почувствовали, ощутили, что что-то не так, что-то случилось, — родители были музыкантами и интуиции как правополушарным личностям им было не занимать.

Тем не менее, все их попытки выяснить, что же плохое случилось, не увенчались успехом. Еще бы, мальчик так уставал после пятнадцатичасового (!) рабочего дня (учился, кроме музыкальной, еще по двум более чем интеллектуальным программам), что единственной его мечтой было заснуть, забыться, просто отдохнуть. Как раз это-то и не получалось — напряженный мозг не давал возможности расслабиться. В голову лезли всякие мысли: какую оценку поставят завтра, что скажут родители, будут ли ругать, наказывать, что посоветуют, и т. д. и т. п.

Пришлось нам два часа его разыгрывать в прямом смысле этого слова — играть, хвалить, подбадривать, и, только когда активизировалось и включилось правое полушарие, он поведал, что же ему снилось ночью. Его заклевала птица какая-то громадная, он даже сопротивляться не мог. Конец, следовательно, наступил.

Несколько раз возникали подобные ночные кошмары, и все с тем же результатом. Полгода спустя после первого кошмара, когда в очередной раз он проснулся от ужаса, то почудилось ему, что кто-то рядом, очень страшный. И термин профессиональный на этот счет есть — гипнагогические галлюцинации, то ли сон, то ли явь, попробуй разберись ночью, да еще в далеком от взрослого возрасте.

Помогло понять сон углубление в семейные отношения мальчика. Все взрослые, было их пятеро, клевали мальчика постоянно. С одним из взрослых он мог говорить более или менее спокойно. Как только подходил другой и вмешивался в разговор, все сразу, как по мановению волшебной палочки, возбуждались, становились неуправляемыми, и невозможно было разобрать, кто прав, кто виноват. Хватало в семье и угроз — расправиться, наказать, лишить чего-то существенного. Все это копилось, копилось и однажды обрушилось в сне: заклевали, уничтожили вконец.

Мальчику 6 лет навязчиво снится: он выпадает из верхнего окна одиннадцатиэтажного дома и стремительно летит вниз, или в квартире происходит пожар. Соответственно, от страха (пожара) или ужаса (падения) он обмачивается ночью, или отмечается непроизвольное выделение кала, который он, не просыпаясь, размазывает по стенке.

Все эпизодические попытки родителей обращаться к врачу (успокаивающие средства), экстрасенсу (пассы над головой с многозначительным видом) не увенчались успехом. Еще бы, мальчик нежеланный, в семье есть устраивающий родителей старший брат. Беременность сопровождалась тяжелым токсикозом с высоким подъемом артериального давления. Отец злоупотреблял алкоголем до рождения сына и после не отказался от своих патологических пристрастий. В семье на этой почве и в силу психической неуравновешенности родителей были постоянные конфликты.

Рождался наш мальчик в муках, был синим (асфиксия), принесли на 4-ый день, были судорожные подергивания подбородка, от крика мог посинеть (кислородная недостаточность мозга). В дальнейшем часто болел, без конца были ОРЗ, гаймориты, аденоиды, не переносил жару, духоту, легко укачивался, чуть что — тошнило.

Ему не было и года, когда мать отвезла его в деревню к глухой и не очень продвинутой в интеллектуальном отношении бабушке. Вскоре после возвращения мать поспешила отдать его в ясли, где он сидел в углу, ни с кем не общаясь. Возник своего рода комплекс Маугли. При отказе на просьбы падал на пол, плакал, пытался обратить на себя внимание и даже просил поносить на руках. Чем больше он так драматически представлял свои чувства, тем больше воевала с ним мать и наказывала за упрямство (в ее понимании). Подливал масла в огонь и старший брат. В результате в семье, в доме всегда полыхал пожар конфликта, как и во сне.

В 4 года вконец эмоционально расстроенного мальчика мать опять отвезла на «перевоспитание» к той же бабушке. А через год с лишним, по его возвращении, проснулись у матери (но не у отца) какие-то нотки раскаяния. И она привела мальчика на консультацию.

Нарисовал он по заданию семью, все бы хорошо, да только себя забыл (а брата — нет). Выключился из семьи, выпал, как и падает каждую ночь из окна во сне. А мальчик по натуре нежный, эмоционально чувствительный, привязчивый. Недаром в воображаемой игре «Семья» выбрал роль матери. По-прежнему хочет от нее любви, нежных и ласковых чувств, надеется, значит.

Что же касается отца, то здесь пока никаких поводов для оптимизма нет: как злоупотреблял алкоголем, так и злоупотребляет, до сына ему дела нет, и единственный метод «воспитания» — физические наказания. Теперь понятно, почему мальчик боится Кощея, Бабу Ягу (символы бездушия, жестокости и двойственности). Змея Горыныча (символ огня, пожара), чертей, невидимок (потустороннего мира).

Как же мы помогли мальчику? Нелегко, но смогли это сделать только после ряда корригирующих бесед с матерью, играя на предстоящих затруднениях в школе. Уговорили мы и отца лечиться от алкоголизма и помогли отчасти в этом. На таком положительном семейном фоне сошли на нет все ночные проблемы мальчика.

Как-то читал автор лекцию об отражении переживаний детей в снах, после которой подошла студентка 18 лет и поведала свою историю, с надеждой на помощь. Снится ей многократно, причем большей частью осенью и зимой, один и тот же сон. Едет она одна в метро в полной темноте и никак не может доехать до конечной станции: поезд то проезжает мимо, то возвращается не на ту станцию и — опять мимо.

Просыпается девушка после ночных поездок явно «не в своей тарелке», напряжение растет, и вопрос повисает в воздухе — что же это такое? Столь загадочный, сколь и мучительный ночной сон привел ее в ряды будущих психологов. Стали мы ее потом расспрашивать, дав предварительно домашнее задание: поговорить с матерью, как обстояли у нее дела с беременностью, родами и ранним развитием ребенка.

Задание, как вы понимаете, было не случайным. Замкнутое пространство (вагон метро), кромешная темнота или мрак, одиночество явно указывали на известную нам триаду страхов. В норме все эти условия налицо у плода в утробе матери — плод один (если не из близнецов, но как раз у них и отсутствуют страхи одиночества), темнота естественна, а замкнутое пространство с достаточным количеством околоплодных вод создает чувство безопасности. Но то в норме. А если мать находится в состоянии эмоционального стресса, и плод получает в избыточном количестве гормоны беспокойства, или существует самая что ни на есть угроза его выкидыша, или он не может родиться, муки испытывает, задыхается, а то и рождается полуживым — что тогда?

Мы уже отмечали, что если все плохо, обвально, нет кислорода достаточно продолжительное время, налицо обширное кровоизлияние, травма, то здесь уже не до страхов — остаться бы живым. И диапазон нервно-психических последствий самый обширный: от чрезмерной двигательной активности (гиперактивности) и церебрастении (мозговой слабости, повышенной утомляемости и отвлекаемости), заикания и гиперкинезов (подергиваний крупных групп мышц) до эпилепсии и умственной отсталости.

В нашем же случае речь идет о более тонких материях, когда есть угроза, временные затруднения и когда последствия носят главным образом эмоциональный или психологический характер. Что же произошло в описываемом случае?

Когда мать была беременна, умирал, не час и не два, дедушка, и после его смерти дома еще относительно долго была атмосфера траура. Мать была и на похоронах. Возможно, этим и объясняется, почему сон у дочери отдает таким мраком и безысходностью — все происходит под землей, в полной темноте, в вагоне, который ассоциируется с гробом.

Течение родов было сложным, критическим. Воды уже достаточно давно отошли, схваток же по-настоящему не было. Подобный длительный (свыше 12 часов) безводный период — самый опасный. Стенки матки начинают сжиматься, сдавливать пуповину, и тем самым может быть нарушено питание плода через общую с матерью кровеносную сеть.

Так было, видно, и здесь, поскольку две лекарственные стимуляции не дали никаких результатов. Тогда приступили к более активным родовспомогательным мероприятиям, но не тут-то было — плод то немного продвинется вперед, то уйдет обратно (вспомните — вагон метро или проедет остановку, или не доедет). Пришлось выжимать плод более активными мерами, надавливая, сдавливая, захватывая. Появившаяся на свет девочка не закричала, как большинство новорожденных, было видно, как она ослабла. Борьба за жизнь перед лицом смерти не прошла бесследно. Принесли ее матери лишь на четвертые сутки, но было уже поздно: воспалились грудные железы (мастит), и, покормив с трудом два раза, мать почти на месяц попала в больницу.

Дочь же перевели на искусственное вскармливание, и этим занимался отец. Вскоре «объявился» стафилококк — возникли инфекция, срыгивания, расстройства стула, и дочь, как и мать, увезли в больницу, другую, разумеется. Так что в навязчивом кошмарном сне мы видим и отражение горечи разлуки с матерью (едет поезд), и беспросветный мрак (смерть дедушки), и невозможность родиться, и страх смерти, удушье (ограниченное пространство вагона, в котором она одна, двери плотно захлопнуты, подобно тому, как не раскрывался зев матки, чтобы выпустить ее на свет), и мучительная для нее и матери процедура родов (когда поезд то недоезжает, то переезжает, а ее никак не могут вынуть из чрева матери).

Как и в предшествующих случаях, первичная матрица инстинктивно опосредованного страха при родах дополняется, подкрепляется и даже усиливается последующими травмирующими переживаниями детей, связанными обычно с материнской депривацией и несчастными случаями.

Депривация, потеря эмоционального контакта с матерью создает аффект тревоги — повышенного беспокойства, в том числе и в отношении наступления сна с его кошмарами. Ночью ребенок (или взрослый) остается один на один в компании с чудовищами, которые только и ждут, чтобы сразу появиться при закрытых глазах. Родителей как защитников нет, а чувство беззащитности всегда выше при отсутствии безопасности и эмоциональном отделении родителей от детей. В этих условиях страдает чувство уверенности в себе, а без уверенности остается только одно — капитулировать перед опасностью.

Несчастные случаи, будь то ожог кипятком, тяжелое заболевание, операция или испуг, падения, являясь эмоциональными потрясениями, способны вытянуть страх из резервных возможностей человека. В свою очередь обильные дневные страхи, пропитанные беспокойством, имеют зеркальное отражение во сне как их ретрансляторе, или же они концентрируются в монотематику фобии.

Так обстоят дела у девушки, о которой идет речь. Не отошла она еще от пережитого, как судьба преподнесла очередной «подарок». В семье появился долгожданный брат, и ее сразу отдали в круглосуточные ясли, откуда забирали на выходные, да и то не всегда. Установка на появление мальчика была и до ее рождения, так что она в некотором роде нежеланная для родителей.

В общем, была предоставлена сама себе и если и производила впечатление на окружающих, то, прежде всего, своей грустью (понуростью) и какой-то потерянностью. Чувствовалось, что она по-прежнему не преисполнена жизненных сил, хотя и ума, и внешности приятной ей хватало.

Снился ей в 3 года (какая память!) часто один и тот же сон: «Сижу я одна на пустыре, а рядом большой пустой дом (казенный), и вдруг из этого дома выходит какое-то чудовище мужского пола, хватает меня, тащит, и я просыпаюсь».

Нет, нет, здесь сексуальная подоплека или какой-то криминальный эпизод отсутствуют. Три года прошло с ее появления на свет, и как это происходило, вы помните. Тогда пустырь сопоставим с открытым пространством после родов, пустой дом напоминает казенное учреждение — роддом, еще не наполненный ее жизнью и пугающий, как сам процесс родов, своими пустыми глазницами окон. Ну а чудовище — тот, кто тянул в ослепительную после темноты и теплую после матки комнату, тот, кто причинял боль? Да, это был акушер-мужчина, опытный специалист, которому она и обязана жизнью.

Данный сон отчетливо показывает сохранение в эмоциональной, подсознательной памяти стрессовых условий рождения, подкрепляемых дальнейшими травмирующими условиями жизни.

Мы могли бы проиграть, в известной мере отреагировать и нейтрализовать ранние страхи девушки, но, учитывая мой авторитет как преподавателя, решили вначале ограничиться методикой психотерапевтического использования внушения наяву. Была дана суггестивная установка подходить после лекции и рассказывать о психологически позитивных изменениях содержания сна.

Через неделю состоялся первый отчет — сон возникал дважды, но она уже была не одна в вагоне, а с подругой; во втором сне вагон даже наполнился людьми. Тем самым автоматически отпал вопрос о кромешной тьме. Через неделю поезд стал останавливаться на остановках, а не проезжать их. Спустя три недели содержание сна было следующим: «Я спустилась в метро и не могла найти среди списка незнакомых станций, где почему-то были указаны даже деревни, свою. Тогда я поднялась обратно на эскалатор и вышла на улицу». Что означают незнакомые станции, абсурдно подчеркнутые деревнями? Это щемящее чувство потери дома, оплота безопасности и любви, что и было у нее в первые годы жизни, когда ее без конца отдавали бабушкам и рано поместили в ясли.

Самое существенное в последних снах — возможность выхода на поверхность, то есть разрешение кризисной ситуации, какой и были роды. В дальнейшем подобные сны виделись все реже и реже, скорее как обрывки, не вызывающие особого беспокойства. Из участника девушка стала зрителем. Постепенно и обрывки перестали проявляться во сне, после того как мы проиграли в иносказательном виде ситуацию родов, вместе с матерью. «Акушером», как можно догадаться, был автор.

На этом и других примерах мы видим всю психологическую сложность появления навязчивых КС, которые, как и фобии (навязчивые страхи Днем), не сразу поддаются лечению и коррекции, но устраняются через игру, внушение и рисование страхов.

В приведенных случаях навязчивых КС выделяется ряд общих признаков или образующих данный феномен факторов:

1. Отклонения в течении беременности и родов, создающие реальность токсикозов (при рождении девочек), угрозу выкидыша, нарушения питания плода, его кровоснабжения, затрудняющие рождение естественным образом (наличие в КС замкнутого пространства, из которого нет выхода).
2. Психическая (материнская) депривация в первые годы жизни как основа для ослабления или потери чувства безопасности (эмоциональной незащищенности).
3. Несчастные случаи, испуги, заболевания и операции, сопровождаемые страхом смерти (в КС они могут быть воплощены в чудовищах с их угрозой для жизни).
4. Неблагоприятная ситуация в семье (для мальчиков это, прежде всего, лишение защиты отца и общения с ним) или тревожно-мнительные черты характера матери.
5. Недостаточная игровая активность детей, особенно в общении со сверстниками.
6. Заостренная впечатлительность и развитая эмоциональная или долговременная память.
7. Повышенное количество страхов днем как показатель плохой защищенности и неуверенности в себе.
8. Больше всего навязчивых КС наблюдается при неврозах, и вместе с тем они больше всего амнезируются, то есть забываются утром. На то есть объяснение.

При неврозе нарастает уровень напряжения и беспокойства, нарушается биоритм сна — за счет увеличения фазы глубокого сна и уменьшения поверхностного, быстрого сна, где собственно и возникают сновидения. Понятно, что последние все больше приобретают тревожно-напряженный характер.

При длительном течении невроза, всевозрастающем утомлении нервной системы сон временами становится таким глубоким, что дети и взрослые буквально «проваливаются» в него и ничего не помнят утром. Это защитное торможение мозга, с одной стороны, а с другой — свидетельство его болезненного, функционально расстроенного состояния, когда требуются дополнительные усилия, чтобы как-то восстановить свои силы, пусть и за более короткий срок ночного отдыха. Так что вопрос о меньшем количестве сновидений при неврозах не следует понимать однозначно. Да, при отчетах их снится меньше, фактически же они все больше и больше уходят в «подполье», как мины замедленного действия, иначе — не помнятся утром.

Зато днем все больше тревог, опасений, страхов, беспокойства. Обратный процесс мы видим при выздоровлении от невроза, будь это естественный процесс или результат психотерапии. Правда, тематика снов уже иная и всегда можно в них найти оптимистические ростки, а не только бессилие и страх, как было раньше. Следовательно, можно догадаться о развитии невроза по КС и судить по ним о его обратном развитии.

Пережитые страхи могут давать о себе знать еще какое-то время, как это было видно в приведенных выше случаях, но они постепенно сходят на нет при условии отсутствия реального нервно-психического перенапряжения, беспокойства и утомления в настоящем.

Чаще мальчиков видят повторные КС девочки, что и неудивительно, если вспомнить их большую подверженность страхам. К тому же, девочки начинают видеть подобные сны раньше мальчиков, с 5, а не с 6 лет, и продолжают их видеть дольше — с 12 до 13 лет. Между прочим, 5 и 12 лет совпадают с периодами нарастания нервно-психического напряжения у девочек, то есть повторение КС как бы сигнализирует, предвосхищает его возрастные заострения.

При анализе содержания повторных снов Баба Яга, Кощей и прочая нечисть поселяются в них гораздо чаще у девочек в сравнении с мальчиками. Лишний раз это показывает более выраженную у девочек эмоционально-инстинктивную чувствительность к угрозе жизни, воплощенной в образе некрофильных чудовищ. Как и то, что они раньше, чем мальчики, «умирают» во сне, опять же с 5 лет.

О подобных происходящих ночью ужасных событиях может догадаться опытный врач, психолог, родитель, хотя бы по нарастающему беспокойству и возбуждению ребенка вечером, когда он ищет любой предлог, чтобы отсрочить время отхождения в иной мир, каким и представляется наполненный кошмарами сон. Сам сон уже не может быть спокойным, а самочувствие утром — нормальным.

Мы помним, что Баба Яга, Кощей и иные, им подобные, наиболее плотно населяют дневное воображение детей в 3-5 лет, в КС же они продолжают вершить свое черное дело до конца дошкольного возраста, то есть до 7 лет. Таким образом, КС являются своеобразным резервуаром, или хранилищем, страхов, нередко всплывающих в сознании спустя много лет. Причем ночные кошмары дольше сохраняются в эмоциональной памяти, чем самые сильные переживания днем, если только последние не успели стать материалом КС.

Почему так происходит? Да очень просто — дневными переживаниями легче манипулировать, их можно вытеснять, отодвигать на задний план, замещать и т. д. С непроизвольным, неосознаваемым материалом КС это сделать гораздо сложнее, а подчас и невозможно.

Представляет интерес влияние на КС таких характеристик, как неустойчивость настроения, страхи при выступлениях, новых контактах и общении в целом.

Неустойчивость настроения не увеличивает, а уменьшает частоту КС, особенно у мальчиков. Чтобы удержать в фокусе КС, нужна определенная устойчивость эмоций, даже некоторая их застойность, что, собственно говоря, и наблюдается в качестве отрицательно действующей эмоциональной доминанты страхов во сне. Излишняя же подвижность эмоций не дает закрепиться подобной доминанте, а сам сон приобретает хаотичный, мозаичный характер.

Вероятность КС будет выше при плохой переносимости ожидания, неизвестности, страха ответов и публичных выступлений. При всем том существует не всегда осознаваемый страх неудачи или несоответствия социальным нормам, правилам, стандартам поведения. Нетрудно догадаться о развитом в этом случае чувстве ответственности, доходящим иной раз до более чем заостренного чувства долга и обязанности.

Еще в большей степени, чем страхи ответов и выступлений, сказываются на КС страхи при контактах и общении с незнакомыми людьми, более широко — страхи новых, неизвестных ситуаций. Главным образом это касается девочек, и совсем не случайно. В истории человеческого рода женщины и должны были предохранять потомство от внешних угроз, в то время как мужчины добывали пищу каждый раз практически в новых, еще не обжитых местах.

Накопившиеся за многие тысячелетия страхи или опасения при появлении незнакомца дают о себе знать, как видим, и сейчас. Если бы мужчины были подвержены страху новых ситуаций, то племя фактически было бы обречено на голодную смерть. Сейчас пропитание можно обеспечить и другими способами, поэтому страх новых ситуаций встречается и у мужчин, но все же гораздо реже, чем у женщин.

Дополнительно открытая нами отрицательная связь между КС и неуверенностью в себе более свойственна девочкам, то есть чем больше они тревожно-мнительно и неуверенны в себе, тем меньше они видят КС, но не сами сны как таковые.

Посмотрим, как сказываются КС у родителей на их появление у детей. Каждая третья мать и каждый пятый отец также неоднократно видели КС в своем детстве. И здесь видно преобладание страхов, лежащих в основе КС, у женщин в сравнении с мужчинами, иными словами, ночные страхи матери легче передаются детям, чем страхи отца. В настоящем совпадения КС у матерей и детей отмечаются в 20 процентах случаев, у отцов и детей они практически отсутствуют.

Как в детстве, так и сейчас наиболее сильная взаимосвязь КС отмечается между матерями и дочерями, подчеркивая своего рода «связь поколений» в плане генетической и социально-психологической передачи страхов вообще и КС в частности. Поэтому, если удается выяснить наличие КС у матери в детстве и сейчас, то вероятность их появления у дочерей будет более чем вероятной, у мальчиков подобная взаимосвязь носит характер тенденции. О последней можно говорить и при наличии КС у отцов в детстве, когда они склонны затем передавать страхи прежде всего мальчикам.

Следовательно, родитель того же пола, прежде всего, мать, способен в большей степени провоцировать появление КС, чем родитель другого пола. Объясняется это психологическим механизмом полоролевой идентификации — отождествлением с ролью родителя того же типа, стремлением подражать ему, следовать поведению, характеру, привычкам. При создании подобной психологической зависимости легче происходит индуцирование (передача) страхов от взрослого к ребенку, то есть психологическое заражение страхом.

На то, что это важнее генетической предрасположенности, указывает следующий проведенный нами статистический эксперимент. Подсчитывалось количество страхов у родителей в детстве и в настоящее время при наличии и отсутствии КС у детей. При наличии КС у детей количество страхов у матерей и отцов в настоящем выше, чем в детстве (Р < 0,001). В случае преобладания генетических влияний было бы обратное соотношение.

Данные эти говорят о неспособности родителей справиться с большей частью воображаемыми угрозами для жизни и благополучия, коими и являются страхи и тревоги. Подобный потенциал неиспользованных резервных возможностей противодействия страхам передается не по наследству, а путем непроизвольного обучения модели боязливого поведения со стороны родителей, как и тревогам и беспокойствам с их стороны, панике и отчаянию, чрезмерной драматизации происходящих событий, непереносимости ожидания, отказам от преодоления трудностей и уходам в себя.

В семье как раз из-за этого и могут появиться конфликты, когда относительно бесстрашный и решительный родитель напрочь не приемлет любое беспокойство, страхи и опасения со стороны другого родителя. Конфликты же, в свою очередь, повышают беспокойство детей, особенно девочек и чаще всего отражаются в их снах. Приведем примеры.

Мать обращается к 5-летней дочери со словами: «Только не вздумай это делать», «Если ты не прекратишь, то я из тебя не знаю, что сделаю», «Такие дочери мне не нужны» и т. д. Отец вторит: «Только посмей ослушаться маму», «Накажу так, что долго будешь помнить» и т. д.

Подобные угрозы часто остаются невостребованными и, накапливаясь, искажают ночные сновидения детей, когда кажется, что кто-то стоит рядом, и вот-вот произойдет что-то неприятное, страшное. Нередко подобные предчувствия вызывают больший неприятный осадок, чем само происходящее в кошмарном сне, поскольку любое действие уже подразумевает реагирование в отличие от неопределенного ожидания — безвестности и все нарастающего напряжения. Собственно говоря, тревога перед засыпанием и есть ожидание страшных снов, конкретное содержание которых никому не известно.

Уже отмечалось, в плане передачи страхов от родителей, значение старшего дошкольного возраста, когда дети, в первую очередь девочки, усваивают через полоролевую идентификацию тревожно-боязливую манеру поведения со стороны родителя того же типа. Легче всего усвоить, вжиться в ту модель поведения, которая более всего выражена. Как раз матери и обладают наибольшей тревожностью и страхами, и дочь постепенно все более начинает походить на мать подобным поведением. В подростковом возрасте к этому добавляется усиление генетических влияний все тех же реакций, и обычно к концу юношеского возраста мы видим сложившуюся тревожную, а то и тревожно-мнительную личность.

Подчеркнем, что большая вероятность генетического «подогрева» страхов будет в случае похожести внешностью и характером на родителя того же пола. Если похожесть будет с родителем другого пола, то усвояемость страхов также будет иметь место, но в меньшей степени.

В последнем случае лучше говорить о другом канале передачи страхов, в том числе и КС. Данный канал работает в более ранний период жизни детей, в основном до 5 лет. В большей степени он свойствен отношениям детей с родителями другого пола. Здесь-то как раз и срабатывает эмоциональный, а не рациональный, как при идентификации, механизм привязанности.

Выше не раз отмечалась невротическая, основанная на беспокойстве, привязанность к родителям. Невротическая привязанность всегда выражена к беспокойному, а то и тревожно-мнительному родителю, чрезмерно опекающему, создающему неестественную зависимость от себя, настроения и чувств. Нетрудно догадаться, что подобным лицом чаще всего является мать, а наиболее невротически привязанными оказываются мальчики. Отсюда и большая вероятность их заражения страхами матери в 3-5 лет, в то время как наиболее активно усваивают материнские страхи девочки 5-7 лет.

Приведенные заключения не носят категорического характера, поскольку в любом возрасте, но максимум в 1-3 года, срабатывает еще один механизм усвоения страхов — подражание конкретному поведению родителей. Процесс этот может быть осознанным и неосознанным одновременно. В последнем случае вместо подражания лучше использовать термин «имитация». Она проявляется уже в первые месяцы жизни — ответная улыбка младенца, затем непроизвольный повтор движений взрослого (вроде «ладушки» и т. д.). Непроизвольность, или автоматизм повторения, заставляют думать уже о подключении еще одного психологического механизма усвоения страхов ребенком — внушаемости. Заметная внушаемость как непроизвольная податливость психическому влиянию других лиц, в данном случае родителей, является довольно безошибочной характеристикой правополушарной направленности личности.

Здесь один шаг до так называемых вещих снов. Кому же они снятся и что из себя представляют? Талант здесь один — правополушарность, природные физиологические особенности деятельности мозга, когда все видится, кажется намного глубже, эмоциональнее, с большими оттенками, предчувствиями, переживаниями, вплоть до потрясения, ужаса и слез.

И во сне можно быть артистом. Однако в КС этой роли не позавидуешь. Роль одна — жертва, изгой, «мальчик на побегушках», «козел отпущения». Помочь могут только взрослые, если вовремя заметят неполадки в ночном сне детей, самочувствии или напряжение, беспокойство, страх перед сном. Раз мы говорим о КС, то «вещие» сны своими драматическими развязками долго мучивших проблем могут настолько потрясти воображение доверчивого, внушаемого и художественно одаренного ребенка, что потом будут оказывать мощное, но незримое для окружающих внушающее воздействие на его жизнь и поступки.

В оптимистическом варианте мы слышим: путь мне как ученому, врачу, политику, провидцу или святому указал перст божий, открылось прозрение, потрясение от увиденного. Тогда и вдохновение пришло, открытия потекли рекой, вера в себя появилась безграничная. В КС все наоборот: испытанный страх, ужас, потрясение настолько велики и отрицательны, что начисто подавляют способность к новому познанию и противостоянию опасности, то есть играют роль деморализующего фактора.

Совсем не обязательно думать днем о происшедшем ночью, особенно детям. Но тут срабатывает эффект кумуляции — накопления отрицательных аспектов снов в еще более сильном их последующем разряде, проявлении по типу молнии и грома, раз психологические проблемы, лежащие в основе КС, не были разрешены. Подобно тому, как слово может убить или оживить, так и мы скажем: сон может как уничтожить остатки сил к сопротивлению перед лицом опасности, так и активизировать защитные силы организма; последний вариант — в более зрелом и свободном от деструктивных стрессов возрасте.

Больше всего КС у детей, матери которых обнаруживают нервно-психическое расстройство в виде невроза. Сам невроз означает критическое накопление беспокойства, тревоги, страха, напряжения, то есть отрицательных эмоций, не способных из-за разных причин переработаться, нейтрализоваться и тем более превратиться в положительные эмоции. Зато отрицательные эмоции рассеиваются, распространяются вокруг, пропитывают чувства окружающих. Наиболее чувствительны к такой пропитке со стороны матери девочки, когда срабатывает уже описанный нами эффект полоролевой идентификации.

В этой связи наиболее интенсивным каналом передачи отрицательных эмоций в виде страхов будет воздействие матери на дочь. Здесь есть свои объяснения. Страхи, в нашем определении, представляют аффективно заостренный инстинкт самосохранения, и, как мы убедились, по большему числу страхов он ярче выражен у женщин. Так что страхи, передаваемые дочерям со стороны матерей, имеют инстинктивную основу, хотя и представляют собой в основном результат непосредственного взаимодействия или общения в семье.

Больше всего страхов при неврозах; именно матери, больные неврозом, чрезмерно тревожно и мнительно воспринимают любые отклонения в настроении и поведении детей, неудачи и затруднения в общении и достижении каких-то результатов, склонны к их драматизации и панике. Им не хватает последовательности, уверенности в своих действиях и поступках, гибкости в отношениях с детьми. Им постоянно кажется, что с ребенком обязательно что-то случится, его нужно все время опекать, во всем сопровождать, всегда быть рядом.

Они много думают и говорят об опасностях, о том, что будет, если ребенок не послушается, не подчинится, останется один. Нетрудно увидеть в подобном отношении матери непроизвольное внушение — как бы наставление оставаться только с ней, вблизи, рядом, чтобы не испытывать лишнего беспокойства и страха. Тем самым ребенок обязывается во всем соответствовать опасениям и страхам матери, которая «привязывает» его к себе в такой степени, что невозможно остаться одному или быть самостоятельным, деятельным без ощущения чувства вины, беспокойства и страха.

Но как раз ночью ребенок остается один, лишается вдруг, внезапно присутствия и поддержки матери, и тогда накопленные в критических дозах отрицательные эмоции начинают самопроизвольно трансформироваться в леденящие душу образы чудовищ и не менее кошмарные сценарии.

Так вроде бы благое намерение матери во всем заботиться о ребенке оборачивается заражением ребенка страхами и вытеснением его в страшные сны. К тому же через искусственно культивируемую и аффективно заостренную привязанность к детям невротически расстроенная мать освобождается или, по крайней мере, облегчает свой страх одиночества — неразделенности чувств, особенно при конфликте с мужем, или когда остается одна после развода. В последнем случае она пытается еще больше опекать дочерей, передавая им дополнительную порцию беспокойства и страха.

С мальчиками дело обстоит сложнее, поскольку мать, «не справившаяся» с одним мужчиной, отцом мальчика, испытывает с сыном те же проблемы гетерополого общения; в два раза чаще, чем девочек, ругает и наказывает физически. Понятно, что в условиях конфликта с матерью мальчик менее подвержен усвоению страхов с ее стороны. Однако многое зависит от возраста детей и семейных условий. Если они дошкольники, в семье проживает еще более беспокойная, чем мать, бабушка, то вероятность заражения страхами и их проникновения в сон весьма велика.

Как ни странно, наличие невроза у отцов не только не увеличивает, в отличие от матерей, но даже уменьшает количество КС у детей. Подобный парадокс объясняется меньшей твердостью и непреклонностью отцов при возникновении у них невроза, как и снижением в этом случае общего числа угроз, физических наказаний и агрессии в целом. Это не значит, что невроз отцов «идет на пользу» детям, хватает и своих издержек в воспитании, но факт остается фактом: при неврозе отцов у детей меньше КС.

Как связаны КС с преобладающей активностью больших полушарии головного мозга? Известно, что последние в нормальных, естественных условиях взаимно дополняют друг друга, и многое зависит от вида деятельности в данный момент. При интенсивной интеллектуальной деятельности, когда приходится много думать, анализировать, сопоставлять, искать логические решения возникающих проблемных или учебных ситуаций, активнее, но с учетом возрастных особенностей, работает левое полушарие.

Когда требуются догадки, интуитивное чувство, импровизация, свобода творчества, непринужденность, схватывание ситуации в целом и ее практическое воплощение — тут нет конкурентов правому полушарию.

Оба полушария в силу своей функциональной специализации обеспечивают всю гамму психической деятельности человека. Ясно, что «леветь», то есть приобретать специфическую активность, левое полушарие будет не сразу, а определенными возрастными сдвигами: появлением речи, ее усложнением, социализацией — усвоением норм и правил общества, обучением письму, счету и абстрактным понятиям в виде алгебры, геометрии, химии и отчасти физики.

У левополушарных от природы детей этот процесс протекает быстрее и нет проблем с чтением, математикой и иностранными языками в дальнейшем. У правополушарных как раз со всем этим и будут трудности при существующей левополушарной программе образования. У детей с отсутствием доминирования в активности того или иного полушария, как бы «билатеральных амбидекстров», по нашему определению, все получается, как у всех — интеллектуальное развитие не опережает и не отстает от возрастных критериев, и нет особых сложностей в школе по какой-либо дисциплине.

Когда мы подсчитали в процентах частоту КС у детей с левополушарной, правополушарной и взаимодополняющей направленностью личности, то вызвало удивление явное преобладание КС у детей левополушарно ориентированных. До этого мы все время указывали, что правополушарная, а не левополушарная направленность способствует КС. Объяснение здесь может быть таким.

Правополушарные склонны как в большей степени драматизировать неприятные жизненные события, так и вытеснять их из сознания, когда больше помнят чувства, если так можно сказать, а не конкретную канву событий, тем более их причины и следствия. Левополушарные, наоборот, хорошо помнят содержание КС, им легче без лишних эмоций подробно их проанализировать, разложить по полочкам, так что нередко от КС остаются только «рожки да ножки».

Главное же, левополушарные не склонны вытеснять сны в подсознание и способны рассказывать о них, что называется, без утайки, открытым текстом. Поэтому в данном случае мы констатируем более полный отчет о КС у левополушарных, в то время как большая часть ночного материала у правополушарных остается вне кадра сознания. В итоге правополушарные по-прежнему видят больше КС, но не могут так о них отчитаться, доложить, как левополушарные. Мешает осознанию и страх (что весьма немаловажно), а страх, как мы знаем, прерогатива правополушарного восприятия.

В плане личностных особенностей уже отмечалось влияние на КС эмоциональности и впечатлительности детей, большого количества дневных страхов. Внушаемость, которую можно рассматривать и как податливость страхам, способствует КС только у мальчиков. Зато у девочек большее влияние на КС оказывает такая черта характера, как открытость. В свою очередь, внушаемость и открытость являются отражением непосредственности как своего рода цельности восприятия. Это и есть знак правополушарности.

Доверчивый, верящий на слово и открытый ребенок, конечно же, более подвержен КС, поскольку они как раз и будут своего рода фильтром, просеивающим все избыточные впечатления, беспокойства и тревоги дня. Если бы у этих детей не было такого количества снов, и КС в частности, то сон был бы свалкой опасений и страхов, а так КС, их кумулируя, накапливая, представляют собой периодические разряды нервно-психического напряжения, подобно грозе с ее молниями и раскатами грома, но и со свежим воздухом после.

К сожалению, при неврозе подобный эффект уже отсутствует, ночной сон слишком наполнен беспокойством и страхом и не может, как загрязненный фильтр, выполнять свои функции.

Когда больше снится КС — при пониженной, адекватной или завышенной самооценке? Самооценка как представление о себе хорошо коррелирует с уверенностью. Связь здесь прямая — чем больше неуверенность в себе, тем ниже самооценка. Неуверенность, в свою очередь, — это аффективно воспринимаемая неспособность справиться с большинством возникающих актуальных проблем.

Автоматически более чем часто срабатывает «стоп-кадр». Порыв, желание, импульс тут же блокируются, прерываются, прекращаются. «Кнопка» приказа на уничтожение желаний работает по социально заданной программе «да — нет», «соответствует — не соответствует», причем чаще она находится в режиме отключения, словно западает. Опыт «нет», «не могу», «не буду» накапливается и тянет, как тяжелый мешок, назад, к возврату старых реакций, переживаний.

Это и есть невротический регресс или установление более ранней возрастной модели поведения, когда еще не было необходимости рационального объяснения происходящих событий и можно было поступать так, как хочется, не оглядываясь на обстоятельства и не проявляя излишнее беспокойство или мнительность.

Тогда ребенок начинает вести себя более живо, непосредственно, требует большего ухода, внимания, заботы, а временами даже теряет уже приобретенные навыки самообслуживания, начинает сосать палец, заниматься онанизмом или раскачиваться перед сном. Подобным образом «впасть в детство» можно и после сильных психических потрясений, когда вновь возникает страх новых неожиданных ситуаций, устраняется лишнее общение, и ребенок целиком зависит от близких, не оставаясь один ни на минуту.

Вместе с перемещением во времени назад возобновляются, засасываются, как в воронку, страхи одиночества, боли, шума, внезапного воздействия и т. д. В итоге еще больше понижается уверенность в себе и вновь начинают сниться Волки, Бармалеи и разлуки. Так нерешенные проблемы днем перекочевывают в ночь, «находя решение» в КС с их апофеозом ужаса, отчаяния и беззащитности. Следовательно, при низкой самооценке «жди беды» — возврата в прошлый возраст и появления КС на фоне нарастающей неуверенности в себе.

Чем ниже самооценка, тем больше дети подвержены магическому настрою, являющемуся основой суеверий и предрассудков. Магический настрой — вера в необычные, таинственные, непредсказуемые явления вроде гороскопов, предсказаний, нечистой силы, порчи, сглаза, кармы.

У детей младшего и среднего школьного возраста — это Пиковая Дама и Черная Рука, полтергейст и призраки, вера в счастливый и несчастливый билет, в несчастье от черной кошки, перебежавшей дорогу, и т. п. У более старших школьников сюда примешиваются «встречи» с инопланетянами, чудесные видения, явления, предсказания и наговоры. Магический настрой сейчас возведен в ранг государственного культа, уничтожающего всякие остатки критического, современного, научного подхода.

Нас же в связи с магическим культом интересует его связь с КС, связь не очень уж явная, но, тем не менее, вполне реальная. Мостиком к КС будет, с одной стороны, внушаемость, более выраженная у магически настроенных лиц; с другой стороны, они нередко бывают не уверены в себе и, соответственно, низкого мнения о своих способностях и возможностях.

Теперь, если связать воедино внушаемость как непроизвольную податливость к восприятию угрозы; неуверенность в себе и низкую самооценку как отсутствие надлежащей психической защиты; магический настрой как убежденность в существовании оккультных сил — то уверенность в появлении КС будет более чем достоверной.

Другой вопрос: как сказываются конфликты родителей с детьми на появлении у последних КС? Вариантов здесь четыре: мать или отец, конфликты с мальчиками или девочками. Больше всего в КС отражаются конфликты отцов с дочерями. Случайно или нет? Нет, не случайно. Срабатывает психологический механизм эмоционального контраста — в младшем дошкольном возрасте существует жизненно необходимая потребность в любви родителя другого типа. Это как бы завершающий этап эмоционального развития, когда эмоции любви направлены не столько на себя, сколько на ближайшего представителя другого пола, которым и является родитель. У девочек любовь к отцу более выражена, чем любовь мальчиков к матери.

Потребность потребностью, а реальность реальностью. Против отца может настроить внутренне конфликтная с ним мать, да и сам отец способен дискредитировать свой «любящий» образ постоянными и все более бесперспективными конфликтами с матерью или из-за своего все более неподобающего поведения, будь то грубость, жестокость, непоследовательность и агрессивность. Последнее проявляется частыми физическими наказаниями.

Иногда складывается впечатление, что отец наказывает не столько дочь, сколько мать, пусть не всегда правую и адекватно ведущую себя с дочерью. Семейная ситуация подогревается ревностью отца к односторонне замкнутому союзу матери с дочерью. Впрочем, и сама мать явно не хочет усиления эмоционального влияния отца на дочь. Как в песне — «вихри враждебные веют над нами», так и здесь ревность пропитывает отношения в семье, создавая удушливую атмосферу предубеждения и боязни.

В ней что ни шаг, то конфликт, выяснение обстоятельств, доказывание своих преимуществ, обида на целый свет. Так постепенно дочь может отойти от отца, все более теряющего свою былую привлекательность. В ряде случаев, а это как раз и будет при КС, дочь эмоционально «разводится» с отцом. Психологическое удаление отца, отчуждение, все более нарастающая негативность в восприятии со стороны дочери и служат питательной почвой для его трансформации в образ чудовища — Кощея, Бармалея, Волка, Змея Горыныча, Дракона. Страх, испытываемый перед ними, есть страх перед отцом — мужской негативной силой, или нежелание, чтобы отец стал таким бесчувственным, жестоким и агрессивным, как это и происходит во сне.

Лучшим лекарем в данном случае как раз и будет сам отец, если сменит гнев на милость, станет теплым, любящим и не ссорящимся с матерью при дочери. Требует внимания и мать в качестве первичного источника конфликта в семье. Если она больна неврозом — тогда нужно вначале лечиться, а уж потом выяснять «истину». Или же характер матери «не сахар», и она своей предубежденностью, мнительностью, нетерпимостью и конфликтностью создает постоянно тлеющие очаги семейной напряженности. То, что не происходит до конца днем, не завершается в семье, находит свое решение ночью у детей в КС, где зло уже побеждает, кто-то должен погибнуть, где нет защиты, рационального подхода и уверенности в своей победе.

Выполняют ли КС какие-либо функции для психики? Как мы видели — да, и, причем, самые разнообразные. Перечислим некоторые из них, исходя из предпосылки, что КС не являются невесть откуда взявшимся негативным опытом переживаний, а вполне созвучны актуальным проблемам бытия детей.

1. КС — отражение и преломление действительности, в том числе ее психически не осознаваемых сторон.
2. КС — плод творческой фантазии, особенно у правополушарных, художественно одаренных личностей.
3. КС — проявления альтернативных форм поведения, не допускаемых в сознание или отвергаемых по нравственно-этическим соображениям (нормам).
4. КС — отражение и одновременно предвосхищение травмирующего опыта протопатического или глубинного ощущения опасности. Другими словами, КС — это психофизиологический механизм включения экзистенциальной тревоги как индивидуально-личностной защитной реакции человека.
5. КС — показатель готовности характерологических структур к отражению опасности для жизни и благополучия человека или, более широко, для противостояния страхам.
6. КС — выражение психического дискомфорта, эмоционального стресса или заболевания на фоне беспокойства и страхов, депрессивного оттенка настроения, неуверенности, беззащитности и низкой самооценки.
7. КС — способ отреагирования (прорыва) не переносимого, критического или заблокированного психического напряжения. В этом «терапевтическая ценность» КС. Вместе с тем КС заостряют общую чувствительность к страхам, вызывая чувство растерянности и неуверенности в себе, своей способности противостоять опасности. В этом мы видим декомпенсирующую, а то и деморализующую функцию КС.