Техники сдерживания
Фрагмент из книги Наранхо
Вы когда-нибудь участвовали в групповой психотерапии? Каждый бросает жертве свое мнение и каждый интерпретирует каждого. Аргументация, игры в словесный пинг-понг, в лучшем случае атака: "Это проекция, мой дорогой" или представление плачущего ребенка на тему "бедняжка". Какого рода роста можно ожидать в этих клубах "само - утверждения"?
Ф. Перлз.
Первая предпосылка для того, чтобы чувствовать и переживать то, что потенциально мы можем почувствовать - это перестать заниматься чем-либо другим. Целый ряд занятий, отвлекающих нас от проявления себя и участия в процессе делают нас такими занятыми, что у нас едва ли остается внимание к тому моменту, в котором мы живем. Если мы только окажемся способны перестать играть в оценочные игры, то немедленно обнаружим, что чувствование (ехр.) - есть не только то, к чему мы должны стремиться, но и то, чего мы не можем избежать. На самом деле, как было сказано выше, мы что-то непрерывно чувствуем на уровне мимолетного касания, но с этим не идентифицируемся. Наши глаза видят, "мы" - нет. Наши сны могут напомнить нам, что мы не осознаем процесс видения и сказать нам вещи, которые "им" известны, а "нам" нет.
Чтобы чувствовать мы должны присутствовать, мы должны быть здесь и теперь. Мы не можем "чувствовать" (только воссоздавать в воображении) прошлое или отсутствующее. Реальность всегда в настоящем. Даже когда мы вспоминаем, нашей реальностью является текущий процесс воспоминания, наше желание вспомнить, наши реакции - здесь и теперь - на наши воспоминания.
Немного внимания к нашим обычным разговорам. Мы рассказываем много анекдотов, строим планы, обсуждаем верования или мнения. Даже наша мыслительная деятельность почти не фиксируется на настоящем моменте. Большая ее часть состоит из противопоставлений, воспоминаний, фантазий и "подобающих игр".
Гештальт-терапевты о подозрением смотрят на занятия подобного рода. Каждое из них является нашей законной и функциональной способностью; однако, большую часть времени мы используем эти способности не функционально и не с конструктивными целями, и даже не для удовольствия, а только лишь как механический эквивалент игры пальчиками или машинально. Точнее, специфический гештальтистский взгляд на такое поведение означает, что все виды деятельности, кроме восприятия настоящего являются не более чем актом избегания настоящего.
Путем применения простой техники, состоящей в прекращении какой-либо активной деятельности, кроме чувствования, терапевт и пациент могут проверить надежность этих предположений. Опыт неделания чего-либо другого, кроме участия в процессе осознования, может, подобно инъекции психоделика, привести к вознаграждающему контакту с реальностью или сильному дискомфорту.
Когда не остается ничего, кроме очевидного, наше отношение к себе и своему существованию становится явным. Более того, оно бывает негативным. Мы можем чувствовать себя смущенными, неловкими, нуждающимися в самообъяснениях, или в том, чтоб высмеять ситуацию. Мы можем чувствовать себя глупыми, неинтересными. Если так, нечего удивляться тому, что мы проводим так мало времени в настоящем и так много в фантазиях или спекуляциях. Если мы испытаем, что упражнение на осознание - это неприятно или болезненно, нам будет нетрудно принять и то, что наша тенденция жить в прошлом, будущем или в абстракциях является избеганием этого дискомфорта.
Это особый вид опыта, к которому часто приводит подавление избегания, и чему ГТ придает особенно большое значение: переживание пустоты (nothingness).
С одной стороны, говоря о переживании пустоты наталкиваешься на противоречие в терминах, т.к. переживание (ехр.) всегда включает "нечто". "Ничто" формирует лимб (пограничную зону), где поверхностные игры личности уже оставлены, а осознанность еще не вступила в свои права. В этой "пустоте" есть иллюзорные качества, и к ним относятся вышеописанные неприятные чувства. Так, вина, стыд и тревога не являются чисто реальными переживаниями (exp.), а вытекают из отношений, в которых мы конфронтируем с реальностью, отрицая или сопротивляясь ей из-за боязни ее признать. Подобным образом, переживание "пустоты" или "ничто" аналогично тем, когда мы становимся над собою в позицию судьи и выносим вердикт "недостаточно". Пустота, ничто, бессмысленность, тривиальность - это все переживания того, что мы не соответствуем стандартам, которыми измеряем реальность. Эти понятия исходят не из осознания реальности, но из сравнений.
Важность опыта переживания пустоты вытекает из наблюдения, что она представляет собой мост между избеганием и контактом, или по выражению Перлза, между фобическим и эксплозивным уровнями личности. Перлз придавал этой фазе терапевтического процесса столь большое значение, что даже определяет ГТ в этих терминах: "ГТ это превращение бесплодного избегания в плодотворное".
Как это понять? "Ничего" является пустотой, только когда у нас компульсивное влечение к бытию чем-либо. Как только мы принимаем пустоту, то обнаруживаем, что эта пустота заполняется. Пустота делается экраном, на котором мы видим все вещи, или фоном, на котором различаются фигуры. Мы больше не обязаны быть креативными - все, что мы делаем - творчество; не должны быть просветленными - наше осознание (awarenes) - и есть момент просветления; теперь, когда мы обнаруживаем что захвачены необходимостью сделаться тем или другим, мы чувствуем пустоту этих стандартов - и понимаем, что мы представляем то, что мы есть на самом деле.
Сдерживающие аспекты ГТ включают общие принципы и индивидуальные (негативные) предписания, обязательные для всех пациентов. Они формируют групповые правила и требуют от каждого пациента прекратить свои личные игры, которые и формируют его основные механизмы избегания. Ниже я об этом расскажу.
Мною были упомянуты принципиальные запреты в ГТ: рассказывание историй, предсказания (anticipation), эбаутизм (aboutism), шуддизм (shouldism), манипуляции.
Я уже затрагивал в этой главе отношение к прошлому и будущему, и упоминаю о них здесь для полноты картины. Что же касается других предметов (эбаутизма, шуддизма и манипуляций) я буду дальше рассказывать о них весьма подробно, рассматривая также материал, который может считаться исключением из правил.
АВОUТISМ
Aboutism ("эбаутйзм") означает разговоры вокруг предмета - так Перлз, любил называть "научные игры", предполагая shouldism ("долженствование") сущностью "игр религиозных". В терапевтических ситуациях наиболее частыми проявлениями отношений такого рода являются предложения (диагностической) информации, поиск причинных объяснений, дискуссии на философские или моральные темы, или о значении слов. Все это в ГТ вежливым образом запрещается как "разговорчики", "словеса". Перлз говорил так : "Почему и потому являются грязными словами в ГТ. Они приводят только к рационализациям и принадлежат ко второму классу болтовни. Я различаю три класса болтовни: цыплячье дерьмо - это "доброе утро" и "как поживаешь"; бычье дерьмо - это "потому что", рационализации, извинения; и слоновье - это когда разговор касается философии, экэистенциальности ГТ и т.д. - как раз того, чем я занимаюсь сейчас."
В особенности укоренился в ГТ термин бычье дерьмо. Из-за своей выразительности он стал частью профессионального жаргона, обозначая нечто подлежащее искоренению, нечто несущественное по сравнению с непосредственным переживанием (exp.).
Неприятие концептуализации в ГТ часто травматично для пациентов, ранее подвергавшихся психоанализу или знакомых с психоаналитической литературой, где интерпретации представляются дорогой к истине. Более того, присущая этим направлениям тенденция искать избавления от психологического напряжения путем каузальных объяснений, представляется от природы свойственной многим людям. Должны ли мы считать аналитические и спонтанные попытки понимания не более чем бесплодными "лукавыми играми", как предлагает Перлз?
Лично я принимаю ценность избегания интеллектуальных положений в рамках данной психотерапевтической техники, однако не могу согласиться с упорной настроенностью многих гештальтистов не считаться с желанием пациентов осознать нечто на интеллектуальном уровне. Я верю, что уважение к обеим парадигмам не только вполне допустимо в используемой технике, но и более результативно. Чтобы принять правило обходиться без дискуссий, ввиду их бессмысленности, вовсе не обязательно верить, что "Аристотелева игра в почему-потому" всегда является техническим приемом избегания иного опыта (фобическое поведение).
Если так, то когда пациент вынужден играть в гештальт, игру, где правила не разрешают" почему и потому", он рано или поздно придет к тому месту, где ему будет дискомфортно без привычных ориентиров. Другими словами, некоторые из его объяснений будут функциональными, другие - фобическими. Итак, когда его попросят повторить объяснения все вместе, он обнаружит что с некоторыми из них ему трудно расстаться, и, почувствовав вину, опустошенность, страх, он начнет разговор about, вместо того чтобы ошутить дискомфортность момента или "необходимость" в объяснениях себя.
Если моя точка зрения верна, то техника табуирования интеллектуальных построений может рассматриваться как нечто, сходное с работой по проявлению фотографической пленки: способ вытащить на свет то, что иначе останется невидимым. Я думаю, что это положение может быть отнесено к техникам подавления в целом.
С другой стороны, признание техники избегания интерпретации, как достаточно эффективной,врядли стоит основывать на убеждении, что все интерпретации бесплодны, и что стремление к интеллектуальному пониманию всегда приводит либо к формированию симптома, либо к утрате цели. Достаточно видеть, что интерпретации иногда бесплодны - и ожидание пациента, что именно этот путь, путь понимания, его изменит - это в целом обычный для него выбор длинного пути без необходимости в этом.
Опять-таки, если воспринимать не-интерпретирование только как одно из предпочтений, выбор, совершаемый для большей эффективности техники, - это представляется мне более резонным чем сакральное предписание, согласно которому все интерпретации обязательно "гадость".
ГТ по природе своей не-интерпретативный подход, т.к. ее целью является чувствование (exp.), осознание, а не интеллектуальный инсайт. Психоанализ основан на убеждении, что интеллектуальный инсайт может привести к эмоциональному инсайту. ГТ зиждется на убеждении, что хотя это бывает и так, но чаще интеллектуальньш инсайт становиться подменой, костылем и замещает собой тот опыт, о котором идет речь. В любом случае, осознание можно стимулировать более направленным способом, нежели интеллектуальным формулированием его предполагаемого содержания. Помимо не направленности такого "вычислительного" подхода, он встречает возражения в ГТ еще и потому, что предусматривает игру "я тебе говорю": взаимоотношение неблагоприятное для развития самодостаточности и ответственности.
Я думаю, что если попросить наших пациентов последовать правилу воздерживаться от само-интерпретаций и принять наше единственное правило не-интерпретировать, зная, что это только технический прием, а не моральный подход, мы будем с ними в лучшем контакте, нежели тотально трактуя их "поэтому" как избегание и саботаж. В моей собственной практике я для эффективности обычно делаю заявление, что необходимость в интерпретациях может основываться на ошибочных предположениях, и приглашаю моих пациентов поэкспериментировать с ситуацией, где нет места интерпретациям. Если клиент, который согласился на это, не удерживается, то это может быть понято как:
- В этот момент он переживает нечто, чего он должен избежать.
- Что его желание сыграть в игру "какой я умный" или аналогичную,сильнее,чем желание открыть свои переживания.
- Что он не осмеливается доверять терапевту или методу.
В любом из приведенных случаев, если пациент перестает это делать, или хотя бы просто описывает свои переживания, - это терапевтический успех. Если он удержится от интеллектуализаций, то рано или поздно он поймет:
а) они не нужны ему для поддержания самооценки;
б) запинки над "дырками" в его личности: области бессилия, паралича, неспособности принять опыт и т.д., что приводит к переживанию "пустоты". Это очень важно.
Если, напротив, он упорствует в объяснениях или добивается их от терапевта, то возможны два пути:
- настаивать на правилах
- привлечь внимание к его опыту в настоящий момент: это может быть нужда избежать доселе неосознаваемого дискомфорта; непреодолимое желание объясниться или убедиться в значении прошлого опыта; потребность, чтобы его принимали как пациента способного к инсайту; предпочтение собственного пути, а не пути, предлагаемого терапевтом и т.д.
В перечисленных случаях сама по себе невозможность для пациента следовать правилам становиться путеводной нитью, а правило косвенно выполняет функцию проявления этой нити .Успешность терапевта в любом терапевтическом подходе во многом зависит от его умения отбирать в рассуждениях пациента или потоке его опыта те намеки на важное, выражение тех аспектов его личности, которые указывают на конфронтацию. Правила подавления в ГТ помогают уточнить, какие именно моменты из переживаний пациента нуждаются в выведении на свет. В основном это те моменты, когда пациент делает выбор вопреки предложенной терапевтом модели и вместо того,чтобы отражать свои настоящие переживания принимается говорить "о" - "вокруг" (about) себя и других.
Правило обходиться без about, включая правило не-объяснений и не-поиска объяснений, не-философствования, не-поиска истины вместо очевидности, не-выставления личности диагнозов, не сбора информации для интерпретаций (не считая, конечно, не-обсуждения погоды и утренних новостей), применяется не только в индивидуальной работе с клиентами, но является особенно эффективным в ситуации группового взаимодействия.В индивидуальной терапий объяснения - это просто потеря времени. В групповой - одно объяснение требует другого, другое - третьего, так что достигается такой уровень запутанности, что ничего значимого уже не может произойти. Простое правило, запрещающее высказывать мнения, идеи и суждения о чувствах других членов группы является само по себе гарантией, что нечто значимое на этой сессии будет происходить; раскрытие своего опыта является триггером для процесса переживания и в атмосфере "не - избегания" разворачивается выражение "меньших" чувств, которые, разгораясь как искры в костре, создают драматическое вовлечение.
Правило не-интеллектуализации относиться не только к вербализациям. В индивидуальной или груповой терапии, это упражнение имеет смысл делать углубленно, включая весь процесс нашего мышления. Это, в свою очередь, вовсе не означает что свободное от мыслей состояние сознания является идеальным для каждого момента жизни. Большую часть времени мы заняты подсчетами, а не осознанием себя, и даже не осознаем подчас, что выбираем подсчеты. Техника "отключения компьютера" может сделать нас более доступными для восприятия наших настоящих переживаний, которые могут заключать в себе желание изменить будущее, а могут и не содержать его. В садом деле, наше мышление часто носит характер репетиции, и говорит в пользу необходимости контролировать будущее. В поисках "безопасности" мы можем избегать потерь и боли, но если мы сделаемся компьютером, то ведь и жить на самом деле не сможем.
SHOULDISM
Говорить себе или другим как "должно быть" - такой же способ уйти от переживания того, что есть на самом деле, как И aboutism. Чтобы проиллюстрировать это Фриц Перлз любил рассказывать историю: "Мойша и Аба играют в карты. Мойша: 'Аба, ты плутуешь!’ Аба: 'Да,я знаю'."
Фриц - эбаутист, рассказчик историй; Мойша - шуддист; Аба - конотататор.
Оценка - это шаг в сторону от настоящего переживания, т.к. мы изначально пытаемся использовать нечто, полученное в прошлом, для экстраполяции на будущее. Если, исходя из наших суждений, уровень совпаденя подходит, мы "соглашаемся", "принимаем". Однако это "принятие" не является раскрытием внутреннего значения данности настоящего момента. Это не есть любовь к уникальному перживанию, которое под рукой, простой радостью по его поводу. Это не есть открытие - только штамп одобрения, основанный на соответствии прежним стандартам. Это безопасно. Status quo может быть достигнут. А если уровень соответствия между стандартом и актуальностью недостаточен, мы начинаем искать, что мы упустили, вместо того, чтобы оглянуться - что же есть? Многое из того, что мы называем нашим опытом, есть скорее неприятные чувства вызываемые фрустрацией наших ожиданий, а не увереноотью в том, что мы уловили нечто новое. Это не переживание происходящего, но "ощущение " пустоты.
Мы можем попытаться временно оставить суждения в отношении реальности, как мы это делаем в отношении нашей "компьютерной" активности. Сделать это означает, например, прекратить игру "в самообвинение" или в "самоутверждение". Если нам это удастся, то мы сможем обнаружить неожиданное количество действительных чувств, прикрываемых простейшим механизмом принятия-отвержения.
Имеющие психоделический опыт знают, что такое жить при выключенном top dog монстр "should" засыпает, все становится тем, что есть. Прекращается "игра в сравнения". Все показывает нам свою хорошую сторону, и это самый лучший пример таких состояний.
Я открыл кое-какую разницу между правдивым ощущением и долженствованием в осознании вкуса. Несколько лет назад я вышел с гештальт-сессии поутру, чувствуя себя открытым миру, и не нуждался в защите ни от чего, ни от кого - не боялся даже встретится со смертью. Пошел а столовую поискать перекусить. С детства я ненавидел морские продукты до тошноты. Каким смешным мне показалось, что я готов был умереть, но отказаться от тарелки супа. Свойство открытости и защищенности оставалось со мной, пока я ел суп; вкус изменился. Раньше, когда такая штука оказывалась у меня во рту, я был так занят переживанием сопротивления, что информация от вкусовых луковиц до меня не не доходила. Я "вкушал" фантазию, плюс мои собственные усилия преодолеть барьер между мною и моей пищей. Оказалось, что ее вкус не имеет ничего общего с моими" воспоминаниями". Пытаясь описать этот новый вкус, я мог сказать только одно: "добрая старая протоплазма".
Цель ГТ - быть способным жить настолько в настоящем (по крайней мере тогда, когда мы этого хотим), чтоб никакие стандарты из прошлого не замораживали нашей осознанности;чтобы быть самим собой настолько, что никакое "должен" не могло затмить нашей аутентичности. Как этого добиться? Сделать так,чтоб правило "обходиться без долженствований" стало нашей реальностью. Итак, специфика ГТ в том, что мы говорим: сделай сейчас то, что собирался сделать завтра. Как идеал центрированности на текущем моменте предписывает "живи в настоящем, сейчас", так и идеал свободы от долженствований рекомендует: "прекрати себя ругать и хвалить, сейчас".
Хотя эта ситуация типична для ГТ, она не является ее прерогативой. Здесь уместно вспомнить положение Ференци, что психоанализ может быть завершен, когда пациент научился свободным ассоциациям. Свободные ассоциации в анализе - одновременно самоцель и средство. Более того, так устроен любой опыт. Мы учимся плавать в процессе плавания, а не читая книги о плавании и не изучая свое неумение плавать.
В специфическом примере "не-оценивания" отражено практическое выражение этой взаимосвязи; это может быть продемонстрировано в простом обучений отражению своего опыта (experience), без суждений или критики.
Т: Что ты сейчас чувствуешь?
П: Чувствую себя хорошо, не напряжен. Я чувствую тепло к тебе (улыбается). Здорово (пауза).
Г: Мне кажется, что ты рекламируешь себя.
П: Да. Я хочу, чтоб каждый видел, что я O.K. Это то, что я чувствую: желая вашего одобрения - я боюсь, что если покажу свое говно - если я покажу говно еще раз - вы не выдержите меня больше.
Т: Что ты чувствуешь сейчас?
П: Я вижу вас. Чувствую свои руки на Подлокотниках. Я чувствую уравновешенность. Я слышу звуки океана (Пауза). Я могу продолжать слушать до бесконечности.
Мое замечание "ты рекламируешь себя", в данном случае, оставалось спорной догадкой и в этом отношении приближалось к интерпретации. Основаниями для этого наблюдения были:
Негативная форма: "я не напряжен". Мы м.б. уверены только в том, что мы чувствуем. Отрицательные формы это "игра в сравнения" и, обычно, оценки. "Я достиг этого или вот этого уровня ?", "Я совершил тот или этот грех?"
Преобладание е контексте сравнительных терминов. "Хорошо", "Здорово", "Тепло", не отражают чувственной или описательной информации. Пациент кажется более заинтересованным в констатации своего благополучия, чем описанием того, с чем он контактирует в своем благополучии. Напротив, в конце - он в контакте со мной, со своими руками, с океаном, и я вижу его благополучие и без его описания.
В вышеописанном примере переломным пунктом в переживаниях пациента было его желание исследовать и выразить, что он чувствует в реальности, но что прежде он предпочитал скрывать под своим "благополучием". Осознание своего страха и сопротивления, своей навязчивой потребности в поддержке и своих действий, направленных на утаивание этого, например притворства - что стало для него совершенно очевидным - было сначала скрыто от него, как будто скотомой. Когда он обнаружил свое избегание этой обычнейшей реальности момента - он стал открыт и к восприятию окружающего.
Правило безоценочности более трудное для выполнения по сравнению о не-умствованйем, отчасти из-за большей тонкости оценочного поведения. В вышеприведенном примере пациент верил, что он только выражает свой опыт, в то время как он защищал себя. Прежде чем человек сможет прекратить сравнения, он должен ясно понять, как он производит сравнения - это может считаться предварительной работой. В ГТ одним из путей получения такой осознанности является преувеличение недостатков, которые мы хотим превозмочь. Для того, чтобы жить в настоящем, мы можем счесть полезным отдать должное прошлому или свободно последовать за фантазиями о будущем. Подобным образом, прежде чем прекратить оценивание, нам надо спокойно взвесить, стало ли нам понятно каким образом мы совершаем оценивание, и, помимо всего прочего, как выбирается этот путь:
П: Я ничего особенного не чувствую. Я вижу, что вы сидите на лужайке. Я чувствую ветерок на своем лице. Я чувствую "это - так". Все, что я ощущаю - прекрасно, но я не удовлетворен. Я что-то упускаю. Я знаю, что могу чувствовать по другому. Я вспоминаю лучшие времена...
Т: Игра, в которую ты играешь, называется "не достаточно". С этого момента добавляй "недостаточно" к каждой своей фразе.
П: Я вас вижу, и это недостаточно. Я чувствую запах этих кустов и это недостаточно. Я жду следующих событий чтобы приступить к осознанию и выразить его - и это недостаточно. Теперь я гляжу на небо, и это недостаточно. Я чувствую это уже достаточно"! Xa! Я смеюсь, и это недостаточно. Я радуюсь игре - и это недостаточно. Конечно, я предаюсь этому все время и это глупая игра!
Т: Хорошо. Теперь я попрошу тебя затратить время на противоположное: после каждого кусочка осознания добавляй: "этого достаточно или более чем достаточно".
П: Я здесь сижу и этого достаточно. Это так. Я уверен в вашем присутствии и вы уделяете мне время - и этого достаточно. Я благодарен вам. Я вижу эвкалипты в небе. Этого достаточно - это великолепные деревья. Я почти чувствую себя эвкалиптом. Ветер приносит мне аромат, и это более чем достаточно! Как будто дерево отвечает моим мыслям и запах мне так дорог. Теперь я осознаю воздух, летнюю жару. Я чувствую воздух, как будто золотые пчелы неумолчно жужжат на одной ноте. Сладко и тепло, как солнечный свет. Ничего другого в дачный момент я не хочу.
Если мы достаточно строги в своих положениях, то чувства - такие как тревога, вина или стыд - оказываются не определенными переживаниями, но результатами оценки, сотканной разумом завесой, которую мы воздвигаем между собой и миром. Позади каждого случая вины есть идеал, для которого мы оказались непригодными; позади каждого случая тревоги - желание манипулировать будущим, как будто мы знаем, каким оно должно быть. Когда мы просим кого-либо отразить свой опыт, мы определенно просим его подняться над этим наваждением и описать, как ему даются события когда он перестает окрашивать их своим отношением. Мы говорим: тревога, вина и т.д. - это нечто, что ты заставляешь себя чувствовать, или что выбираешь для себя чувствовать - но это не есть твое восприятие мира.
Однако, в более строгом смысле слова, вина, тревога и связанные с ними эмоции - не только "переживания", но нечто, что лежит ближе всего к индивидуальному осознанию. Как далеко заходить с правилом безоценочности в подобных случаях - я не нашел определенности, даже если легко можно увидеть другие возможности: идти внутрь вины, неудовлетворенности, ужаса - или напротив, не позволять этим глубинным играм смешиваться с опытом обыденного восприятия. Перлз делал упор на последнее: видение, а не воображение, и осознание, что мы потеряли не мать, а, может быть, просто карандаш. С другой стороны, как и в случае о aboutism, невозможность удержаться в рамках этого правила м. б. ключом к дальнейшей работе и применению других техник.
Правило не-оценивания, так же и не-подсчитывания, поднимает вопрос о его собственной протяженности. Есть ли это просто техника, ценность которой ограничивается занятиями терапией? Или мы должны сделать незоценочность еще одним долженствованием в своей жизни? ("Мы должны недолженствовать"). На последний вопрос нельзя четко ответить без некоторого пояснения разницы между долженствованиями и идеалами, или целями.
Идеал это концепция желаемого, основанная на вере или опыте. Цель - это мишень, или предполагаемое поведение, веха в нашей ориентации, которая м.б. идеальной или отнюдь нет. ГТ, как я ее понимаю, не тщится уничтожить представления о желаемой и целенаправленной деятельности, скорее старается уравновесить излишнюю направленность на будущее и хорошую заякоренность в настоящем. Если ГТ поставит целью устранение целей и идеалов - есть уверенность в провале: цель бесцельности и идеал безидеальности, конечно же - тоже идеал и цель.
С другой стороны, "долженствование" отличается и от цели, и от идеала: долженствования формируют психологическую деятельность так, что она не совпадает с реальностью, которая не может быть иной, чем на самом деле. Например, когда мы обвиняем себя в нечто, совершенное в прошлом, мы погружаемся в совершенно нефункциональное чувство, которое не исправляет уже нанесенное зло, и не нужно для того,чтобы в будущем поступать лучше. Единственная польза от нашего чувства вины в том, что оно позволяет нам почувствовать себя "лучше".
То же можно сказать о наших терзаниях, по поводу настоящего. Наши переживания и деятельность здесь и теперь такие, какие они есть и, скорее всего, не могут быть иными. Самообвинения или самовосхваления не делают их лучшими или худшими. И они, конечно, не делают лучше нас. Если и есть путь к реализации идеалов, то ясно, что он появляется не в результате превращения их в долженствования.
Кроме того, долженствования существуют в той мере, в какой мы не верим в последующие события. Мы верим, что "должны толкать реку" и если мы не будем делать все правильно - последствия будут катастрофическими. В этом смысле долженствования являются выражением контроля над сумасшествием, о чем я собираюсь рассказать ниже. Наше ожидание катастрофы обычно принимает такую форму: что случится со мной (или с миром), если я (мы) не будем стараться? У людей должно быть "чувство долга", чтоб предотвратить беду.
Краеугольным камнем ГТ, здесь, как и в других случаях, является убеждение, что самого по себе осознания - уже достаточно. Лучше сказать, что необходимым и достаточным является осознание и ориентация, при том, что последняя тоже выступает как объект осознания. Если мы представляем себе, чего хотим, и мы знаем где остановились, то единственное, в чем мы нуждаемся для продвижения к цели - это передвигаться в нужном направлении. Неплохая аналогия с ребенком, который учится ходить или карабкаться. Предупреждения об опасности и критика, даже осторожная, только отвлекают его внимание от задания и вызывают напряжение. Если такая "помощь" становится постоянной, то она делает его менее защищенным, но не более опытным. Как взрослому в условиях гиперпротекции и этому ребенку, которому недостает веры в свои силы для успешного развития и обучения, так и нам, предающимся самоманипуляциям в форме толчков и обвинений, не хватает веры в свои психофизические силы.
Заявляя, что "толкать реку" (в смысле попыток или усилий), нет необходимости, ГТ не считает осознание своих ограничений выражением неуместного шуддизма. Наоборот, реалистическое понимание своей позиции в отношении целей или идеалов является единственно возможным при условии, что наша оценка не отклоняется под влиянием самообвинений или противодействующих защит.
Механизм самоунижения, в который мы вкладываем так много энергии, столь же сильно отличен от смиренного осознания своих неудач, как ненависть от реальной любви. Правильное отношение к своим неудачам лучше всего выражается в образе хорошего учителя, передающего конкретный опыт. "Это слишком высоко" - скажет теннисный тренер. "Это хорошо". "Ты сейчас не уложился во время". "Ты можешь сильнее расслабить плечи". Все это констатация фактов, а не моральные суждения. Они основываются на убеждении, что ученик захочет учесть эти наблюдения. Они не заставляют и не контролируют. Они не настаивают, а содержат только пожелания.
Гештальтисты понимают "top dog'" как оппозицию: "top dog" навязывает свой желания "under dog1", манипулирует им и контролирует его.
Это было бы слишком просто - упрощенно - сказать, что "top dog" это нечто подлежащее устранению, нефункциональное. Я думаю, что отношение ГТ лучше выразить утверждением, что "top dog" должен быть ассимилирован. "Полезный" контроль "top dog" над "under dog", удерживающий ее на праведном пути, может рассматриваться как проекция собственных желаний "under dog". "Долг", понимаемый как "долженствование, should", является одним из способов избавления от ответственности. "Мой долг призывает меня" заменяется на "я избрал", "я хочу".
Когда мы толкаем реку - мы делаем это за счет энергии этой же реки. Река нашей жизни, играя сама с собой в дурную игру, толкает себя, вместо того чтобы течь.
МАНИПУЛЯЦИИ
Вопрос манипулирования тесно связан с оценками, как сами оценки с подобающими играми в рассчеты (computation).
Aboutism относится к ошибкам в использовании интеллекта (в частности, для избегания), a shouldism - к сбоям в эмоциональной жизни. Манипуляция представляет собой аналогичную активность в сфере деятельности. Правило не - манипулирования обычно не формулируется ГТ в наиболее общей форме, означающей активное поведение по отношению к среде.
Как мышление и чувства (положительные и отрицательные) могут представлять собой избегания, так и действие нередко направлено на это. Если это звучит парадоксально,то в той мере, в которой мы с бихевиористических позиций ставим знак равенства между фобическим отношением и избеганием действия, или "реальных жизненных ситуаций". Напротив,гештальтисты понимают "избегание" как страх перед переживанием, и избегание осознания. Нетрудно видеть, как много наших действий направлены на уменьшение дискомфорта, на избегание внутренних состояний, которые мы не готовы принять. В широком смысле слова, большинство наших действий является избеганием опыта (experience). Возможно, если посмотреть на нашу жизнь глазами просветленного мыслителя, то вся она предстанет вариантами общей теой убегания от чего-либо..
Каждый, кто вовлекался в практику Дзен и знаком с практикой "ситтинга" (сидячих медитаций) знает, сколь невыносимым может стать недеяние и как простейшая практика обнаруживает ажитацию, которая скрывается за гипердеятельностью. Скука, тревога о будущем, пустота, печаль - все это будет вставать перед тем, кто заставил себя сесть и контролировать все устремления.
Следует сказать, что большинство поступков людских коренится в избегании, которое, в свою очередь, есть избегание пустоты. По терминологий Маслоу, это эквивалентно представлению о том, что деяния мотивируются дефицитом. Если возвратить сознание к вершинам нашей жизни, к этим моментам исключительной полноты и открытости миру, мы наверное обнаружим, что это были моменты полноты бытия; моменты экстаза от того, что данность именно такова, без желания что-либо добавить или изменить, без необходимости действовать. Описание этих состояний лицами, у которых они имели сколько-то продолжительный характер (в основном мистический), часто порождали реакции, напоминающие те, что рассматривались при обсуждении "не-шуддизма" - "что будет с миром, если каждый будет столь удовлетворен существующим? Сможет ли мир прогрессировать, если не будет недовольства?" "Известно, что принятие страдания, как Сермоном на горе, или пассивный мистицизм индусов приведут только к эксплуатации или стагнации".
Подобные высказывания основываются на мнении, что изменения могут происходить только в результате желания что-либо изменить; и действия совершаются только из желания получить эффект, результат. Это убеждение соответствует мнению, обсуждавшемуся выше, согласно которому мы ничего доброго не сделаем, если не "постараемся". И то, и другое, в понимании гештальта, есть недостаток доверия к саморегуляции организма.
Взгляд гештальтистов таков: "Осознания достаточно". В противоположность действиям, направленным на избегание опыта, существует ряд действий, основанных на переживаниях (experience) и способных их выразить. Они не предназначены для получения эффекта, - в том же смысле, как великое искусство не предназначено для вызывания каких-то определенных чувств у публики, но лишь только для утверждения своего существования.
По контрасту с действиями, основанными на мотивах недостаточности и призванными положить конец неудовлетворенности, это действия, говорящие существованию "да", коренящиеся во внутренних ценностях, как таковых.
Труд истинного художника или поэта, который воспроизводит в формах или словах воспринимаемую им красоту, это и есть то самое говорение "да", сильно напоминающее действия влюбленного, который обводит руками контуры своей любимой. Действия, направленные на утверждение жизни, а не ее подавление; на самораскрытие, а не самомаскировку; проявляющие, а не подавляющие - они, о другой стороны, вообще не являются вмешательством. Если они происходят естественно, без насилия в отношении наших желаний, без необходимости в самоманипуляциях - они могут восприниматься как путь наименьшего сопротивления, простейший путь к бытию "сейчас". Перлз отмечал, что такие действия базируются не на выборе, (игра "подходит - не подходит"), но на предпочтении. Я думаю, что опыт, о котором он говорит, был той же природы как тот, что вдохновлял Sengtsan, третьего китайского патриарха Дзен, начать свою Hsin-Hsin-Ming строфой: "нет ничего трудного в Великом Пути, но избегайте выборов!"
Действие, в противоположность манипуляции (собой или другими), переживается как нечто, вытекающее изнутри, внутренне оправданное, а не предпринимаемое с целью удовлетворить внешним стандартам - интернализированным, как top dog, или другим. До тех пор, пока мы индентифицируем себя со своей функцией само-манипуляции (и называем ее "я"), мы можем переживать такое действие как нечто, что "нами" не вызывается, но возникает само по себе.
"Это"- грязное слово в ГТ, т.к. оно часто используется, чтобы заместить "я" или "ты", как средство избежать определенности или ответственности. В гештальте принято подчеркивать, что не "это происходит", но мы сами совершаем то, что совершаем. Однако, несмотря на истинность такого утверждения,еще более верно - если оно применяется к моментам наивысшей спонтанности - то "это" может стать словом, лучше всего передающим характер восприятия действий такого рода. Художник может чувствовать, что работа делается сама собой, писатель - что персонажи ускользают из под его влияния» танцор испытывает "вдохновение". Я уверен, что Перлз, при всей настойчивости, с которой он избегал употребления "это" в языке, согласился бы с таким исключением, т.к. в его семинарах по рисованию он часто использовал выражение: "Не решайте, не торопитесь, но обращайтесь к кончику ваших кисточек и пускай "это" двигается, как оно захочет".
На техническом уровне идея отказа от манипуляций нашла свое выражение, как и другие - "не-дедания" - в практике континуума осознования (awarenes).Чтобы вербализовать переживания данного момента, мы должны быть открыты ситуации и тому, что она несет, а не вовлекаться в выполнение своей программы. Путь, которым манипуляция осуществляется во время упражнения в континууме осознования - это в основном самоманипуляция, или манипуляция другими (терапевт, группа), хотя они в принципе неразделимы.
Манипуляция другими, которую можно понимать и как самоманипуляцию, направленную на других (например, такое предложение: "Ответь на мою улыбку и я буду чувствовать себя хорошо"), включает в себя целую гамму поведенческих "игр". "Игра" всегда включает надежду на выигрыш, и может рассматриваться скорее как манипуляция для достижения преимущества, а не как способ выражения себя.
Перлз рассматривал игры, как внешний слой личности, "фальшивый слой", "Берновский или Фрейдовский слой", и считал что пока человек не перейдет через него, он будет или отступать, или (исключение из правила), интерпретировать: "ты играешь беспомощного", "ты играешь глухого", "сколько терапевтов ты победил, пока ко мне пришел?", "ты несешь ловушку".
Однако, эти интерпретации (действительно, скорее общие интерпретации, нежели каузальные объяснения) являются не столько наблюдениями, сколько предупреждениями: "Если ты хочешь работать со мной, лучше прекрати это делать".
Не-манипулирование было абсолютным правилом Перлза: частью требования аутентичности, т.к. он считал само собой разумеющимся, что его пациенты способны к Ответственности. Наконец, он считал это испытанием на пригодность. Его, как терапевта, функция состояла в проникновении через слои личности до уровня взрыва, но эту первоначальную часть работы - "игры превосходства" - он считал элементарной ступенью, за которую может отвечать сам пациент: "чтоб работать успешно, мне нужен кусочек твоей доброй воли. Я ничего не могу сделать за тебя, миленький".
"За этот короткий уикэнд я не откроюсь тебе, если ты отравитель, который оставит меня слабым и истощенным".
"Если ты охотник, уловляющий меня "наивными" вопросами, кусающий меня, ожидающий, что я сделаю неверное движение, которое позволит тебе обезглавить меня - я позволю тебе кусаться, но буду избегать тропы твоей охоты".
"Если ты улыбаешься улыбкой Моны Лизы и пытаешься спрятать от меня свое неистребимое "я знаю лучше", и предполагаешь, что я буду раздеваться, чтоб прийти к тебе - я усну рядом с тобой".
"Если ты ’безумный водитель' (driver - creasy) я скоро прекращу следовать за тобой и спорить с тобой. Ты родственник отравителя".
Заметить начало манипуляции, которую человек направляет в основном на себя, м.б. сложнее, чем ту, что включена в межличностные игры. Из-за этого, позже, терапевт может ощутить толчки и рывки молчаливых требований или упрашивания, которыми хотят ограничить его свободу или вывести его из равновесия. Однако, самоманипуляция, наверное, главный фактор, отличающий истинную практику постоянного осознания от обмана или псевдо-практики, которую "хороший пациент" может исполнять сколь угодно долго, не приближаясь ни на йоту к чему-либо важному. Такой путь контролирования потока переживаний оборачивает континуум осознания в игру, с тшательным выполнением правил. Результатом может быть долгое перечисление предметов, находящихся в комнате,кусочков телесных осознаний, звуков, и т.д., больше напоминающее инвентаризацию, чем исследование себя. В этих ситуациях правило "отрази свои переживания", уравнивается с "опиши свои ощущения", что является одним и тем же заданием только внешне.
Этот случай можно прояснить,если придумать крайний пример: человека просят дать детальное перечисление всего, что он видит. Результатом этих усилий может быть каталог впечатлений, возможно полезный для экспериментальных целей, но совсем не обязательно ведущий к улучшению самоосознания. То же касается и других сенсорных модальностей: обонятельной, кинестетической и т.д.
Некоторые пациенты,на самом деле совершают нечто , не слишком отличающееся от челнока - снуют от одной инвентаризации до другой. Разница между этим заданием и практикой континуума осознания заключается, в основном, в двух факторах: во-первых, в вопросе самоосознания, во-вторых - в вопросе отношений. Я прокомментирую оба. Во-первых, человек, занятый перечислением воспринимаемых им объектов обычно не осознает своей собственной деятельности: "Я перечисляю вещи, которые я воспринимаю". Это переживание, возникающее у него немедленно, должно быть, наиболее привычное, и, тем не менее, оно остается для него столь же невидимо, как его собственное лицо. Если он начинает осознавать свои чувства и поступки, описание может превратиться во что-нибудь такое:
"Я гляжу на коврик. Я думаю, я могу подвинуться и сказать что-нибудь еще. - Я повернул тело вправо, и теперь вижу лампу. Сейчас я разглядываю одно, потом секунду смотрю на другое, и не думаю, что достигаю этим многого. - Я чувствую скуку, и какую-то усталость. Я хотел бы, чтоб вы помогли мне справиться с моей скукой и моей поверхностностью" и т.д.
Пока упражнение на осознование, подобное вышеописанному, остается поверхностным из-за слепых пятен, его можно корректировать, подчеркивая происходящий процесс: "Ты перечисляешь объекты", а также, привлекая внимание пациента к его собственной деятельности, физической или психической. Когда пациент заметит, чем он реально занимается вместо отражения своего опыта, тогда можно будет сделать шаг вперед, выясняя, каковы же его настоящие переживания. До тех пор он будет напоминать субъекта, который стоит на одной ноге и удивляется, почему одна нога у него устала, или человека, всю сессию читавшего вслух книжку, принесенную в кармане, а после удивляющегося, почему сессия так мало ему дала.
Я думаю, что самый тонкий момент в практике постоянного осознания - из-за своей тонкости очень трудно сводимый к четкому правилу - это разница между тем, чтобы быть открытым опыту и производить опыт.
Одна из наиболее общих реакций пациентов на горячем стуле - самоосознание и, по мере его, непреодолимое желание действовать.
"Действовать" - это всегда форма манипуляции - сделать, чтобы что-то произошло, вместо того, чтобы наблюдать за тем, что происходит. Путь избегания действий, как и других более привычных игр, должен начинаться с осознания процесса своей деятельности, что затем может привести к более тонкому осознанию желания быть успешным, интересным для терапевта, творческим - из страха быть тривиальным, из страха пустоты, ничтожества и психологической смерти.
П: Я чувствую, что я трясусь, (пауза) Я ищу, что бы еще оказать, ищу чего-нибудь для описания.
Т: Ты убежден, что у тебя не будет никакого опыта (exp.), если ты не будешь ничего искать?
П: Я чувствую облегчение от этой мысли (пауза). Я вижу вещей вокруг, вижу вас, и чувствую, что сижу здесь и вое это не особенно интересует меня... Я чувствую пустоту... Я чувствую облегчение... Мне не нужно избегать ощущения что я пустой! Я чувствую себя, как на каникулах, не пытаясь что-нибудь делать...
И теперь я вправду вижу Вас. Я уже забыл, кто Вы...
Я чувствую себя очень живым.
Среди случаев манипуляций встречаются элементы, возникающие в Основном при групповых вариантах проведения гештальт-терапии, и столь частые, что могут служить объектом специальных рекомендаций. Я приведу основные:
Вопросы
Вопросы - важная часть беседы в любой сессии групповой терапии, если методика их позволяет. Однако настоящих вопросов среди них не много. Большая часть "вопросов" (ложные вопросы) составляет выражение собственного мнения вопрошающего дипломатичным способом; вопрос м.б. способом выражения сомнения, выражения недоверия к чьим-то высказываниям, и т.д. В целом, вопрос - это форма манипуляции, направленная на извлечение ответа, и не выражающая опыта спрашивающего. Вопрошающий часто нуждается в ответе, чтобы успешнее избежать тех переживаний, которые породили вопрос:
"Почему ты злишься на меня? = теперь понятно, что серьезной причины для злости у тебя нет = я прав = я могу перестать беспокоиться".
Почему ты не сделал того или иного? = смотри, как я тебе помогаю и смотри, насколько я выше тебя = ты нуждаешься во мне "я нуждаюсь в том, что бы-ты во мне нуждался; эту слабость я должен прятать, пока это мне не понадобиться".
"Ты чувствуешь, что он тебя привлекает? = Мне не терпится узнать есть ли у меня шанс по сравнению с ним, но я хочу казаться как можно более свободным от эгоистических интересов" и т.д.
Вопросы не только маскируют опыт вопрошающего, но также, "засасывая" адресата в процесс отвечания, и, удовлетворяя манипулятивые потребности вопрошающего, они отклоняют содержание группового взаимодействия от терапевтической цели. По этой причине правило не-задавания вопросов (в особенности каузальных) повышает в группе удельный вес совместного разделения опыта. Однако именно потому, что вопросы скрывают опыт, полезным могло бы стать правило, нацеливающее пациента на его раскрытие. Одним из способов для этого является повторение вопроса в форме утверждения; например:
"О чем ты думаешь? = я беспокоюсь, как ты ко мне относишься, и хотел бы узнать".
"Не думаете ли вы, что были правы? = я хочу вас поддержать. Я хотел бы избежать вашего плохого самочувствия."
Ответы.
Огромное большинство ответов представляет собой пассивную уступку манипуляциям другого, и бесполезны как для отвечающего, так и для группы. Более того, они не имеют смысла и для задавшего вопрос - если вопрос ложный и является выражением избегания. За исключением, конечно же,случаев обратной связи (respones); это переживания, вызванные вопросом. Таким образом, наиболее ценным является следующее двойное правило:
Тот, кому задали вопрос, чувствует себя в праве отвечать или не отвечать по своему предпочтению.
Независимо от того, отвечает он или не отвечает, он дает обратную связь своему респонденту: "Я предполагаю, что ты обнаружил себя этим вопросом и не хочу присоединяться к тебе" или "я возбужден твоим вопросом и боюсь отвечать"; "Я восхищен твоей проницательностью в этом вопросе и готов на интеллектуальное обсуждение с тобой в другое время" и т.д.
Спрашивание разрешения
Частая ситуация в контексте индивидуальной и групповой работы. Запрос м.б. выражен явно или как-то подразумеваться.В этом случае он должен быть отражен или раскрыт. В случае просьбы оправдать какое-либо действие,которое человек намерен совершить (посягательство на групповое время, нытье, плач и т.д.), человек манипулирует ситуацией, вынуждая других взять на себя ответственность за его действия, а он, таким образом, избежит, возможно, тупикового решения. "Спрашивание разрешения" отличается от поиска информации о чувствах других и от выражения своего желания получить такую информацию,для того чтобы сделать шаг.
Поскольку такое поведение не стимулирует принятия своего риска и ответственности,большинство гештальтистов в этих случаях только обращают внимание пациента на его потребность в поддержке, и, таким образом,сталкивают его о его собственной свободой и страхом.
Требования
Отношение гештальт-терапевта к высказываемым требованиям зависит от личности и ситуации. Он может нередко поддержать выражение требований, как в работе с индивидом,так и в групповых упражнениях, рассматривая их как способ сопротивляться подавлению желаний, что было частью нашего детского бытия. С другой стороны, требование - это больше, чем изъявление желания. Даже если бы идеальная терапевтическая ситуация предоставляла человеку полную свободу выражать свои требования, то, с другой стороны, человек был бы достаточно свободен, чтобы вовсе не нуждаться в требованиях; ведь в акте требования мы часто неспособны позволять существовать другим или быть к ним открытыми. Наша потребность, чтобы другие что-то делали или не делали, пропорциональна неустойчивости нашего равновесия, поскольку в своей нестабильности мы чувствуем себя хорошо только в случае, если окружение "правильное" и никто не давит на наши болевые точки.
Мы не позволяем другим существовать в той мере, в которой не можем позволить себе отреагировать на них или столкнуться с их бытием, если они такие, какие есть. Например, они должны соответствовать нашим идеалам, т.к. в противном случае мы вынуждены разозлиться, а мы не можем позволить себе испытывать это дурное чувство. Или мы должны вести себя таким образом, чтобы не менять своих представлений о мире, и не испытывать грусти, и т.д. Из-за этого подтекста в требованиях терапевт иногда настаивает на Золотом Правиле "отражать свои переживания" (в этих случаях, желания или неудовольствия), а не высказывать императивы, позитивные или негативные. Если же терапевт сочтет требование проявлением самоманипуляции, осуществляемой посредством манипуляций над другими людьми, то будет работать в этом направлении.