Дом счастья

Конечно, Кельн — это город студентов и любви. Именно там, в Кельне, я встретилась с самым ярким образцом искренней и безусловной любви. Я ходила по городу, как влюбленная на первом свидании, у меня кружилась голова, когда я смотрела на башни Кельнского кафедрального собора, но продолжалось это недолго. Я приехала студенткой, мне нужны были деньги, и я устроилась на работу в немецкую семью помогать с детьми.

Помню невероятное, почти шоковое впечатление от встречи с этим домом счастья. Меня встретила горничная, и я по ухоженной дорожке прошла через чудесный сад: сад, созданный для детей! Тут приглашали покачаться качели, там как будто только что остановились яркие карусели, рядом с ними увлекательные «лазалки», здесь же расположились батуты и раскинулась огромная-преогромная песочница. Вау! А вот и дом. Войдя и закрыв входную дверь, я увидела, что попала в мир игрушек. Игрушек было много, игрушки были везде, столько игрушек я не встречала раньше ни в одном игровом центре! Игрушки перемежались с развивающими материалами. Башни из пестрых книг так и манили почитать, а коллекции мультиков и детских фильмов звали сесть перед большим экраном. Пока горничная пошла звать хозяев, я не утерпела, присела на минуточку — и вдруг поняла, что я в мире детской мечты: вокруг меня были сладости. Конфеты в ярких обертках, шоколадки c невиданными начинками, печенье и прочие лакомства лежали тут и там в свободной доступности. Сладости были любые, сладостей было множество, сладости были везде.

«Я в раю? — пронеслось в голове. — Это дом счастья?! Почему этого не было в детстве у меня?»

«Гутен таг!» — вошли приветливые хозяева, родители детей, с которыми мне предстояло работать. Милые люди, хотя улыбки похожи на голливудские. И усталые глаза. Почему?

Мы поговорили несколько минут, и я получила ответ на этот вопрос. Точнее, я его услышала. Громко услышала. Очень громко!

Это был визг детей. Пронзительный визг детей пролетел по всему дому, и мы с родителями быстро прошли в детскую. Два милейших ангелочка с опухшими лицами бились в истерике на полу. «Они не любят укладываться спать», — пояснила мама. — «Нужно подождать. Скоро протест сам пройдёт, они устанут и пойдут спать. Мы детей любим безусловно, принуждать и заставлять детей нельзя». Мы подождали, и мама оказалась права: дети действительно устали и истерику прекратили. Но спать они не пошли. Они принялись есть конфеты, а когда наелись — стали драться.

Я поняла, что в доме счастья рая нет.

А скоро мне стало казаться, что я попала в ад...

Я подружилась с девочками, особенно с той, которая страдала полнотой. Ещё бы не полнеть, когда ребенок поглощал сладкое килограммами. Мама не запрещала дочке ничего. Мне также было запрещено что-либо запрещать ребёнку, поскольку подавление желаний приведет к болезням.

Мне было тяжело смотреть на малышку: рыхлые руки, слабые ноги, большой живот, там и здесь ямки целлюлита — целлюлита в пять лет! Но я была обязана помнить, что ребенок — личность, а личность нужно уважать.

Мне казалась, что внутри девочки жили две разные личности. Одна личность умоляла о помощи и просила остановить лень и обжорство. Но другая, наоборот, продолжала набивать рот сладостями и ненавидела весь мир. Девочка ненавидела себя. Девочка ненавидела детей, которые обзывают её «жирной» и ненавидела собственную «любящую» мать...

«Швупс-дивупс!» — со своей уставшей улыбкой мама натягивала колготки на дочку, которая лежала и дрыгала ногами. «Ты у меня такая красавица! Надо себя любить такой, какая ты есть!». “Dumpfe” — отвечала «красавица». Что в переводе с немецкого, означало «тупица» ... Мама продолжала улыбаться...

Мне часто казалось, что малышки очень ждали, что родители когда-нибудь своим твердым решением остановят их безграничную «свободу», помогут справиться с обжорством и научат соблюдать хотя бы элементарные правила. Ведь без правил и играть ни во что нельзя! Но в доме счастья никаких правил не было, запрещать что-либо девочкам было запрещено, а заставлять их — нельзя. Я много раз пыталась заинтересовать детей играми, увлечь книгами, усадить рисовать — безуспешно. Девочки что-то делали, но быстро теряли интерес ко всему. При малейшей трудности они переключались на сладости, и возражать против этого было нельзя: дети свободны, и мы должны их принимать такими, какие они есть.

Надо сказать, я редко видела, чтобы дети играли в игрушки, катались на качелях и читали книги. Я редко видела улыбки и довольные лица девочек. Нет, карусели не запускали праздника, и все вещи из мира детской мечты валялись, никому не нужные.

Я пыталась помочь девочкам, но безуспешно. Я так и не смогла принять безусловного принятия и через три месяца бежала из дома счастья без оглядки. И у меня снова кружилась голова, когда я смотрела на башни Кельнского собора…